Читать книгу "Железный сокол Гардарики - Владимир Свержин"

Немногочисленные защитники крепости, подброшенные на ноги командой Лиса, с остервенением, вызванным тяжелой головной болью, бросались на штурмующих, норовя сложить буйны головы, но не пустить врага в крепость. И все же не устоять бы им, когда б ворота сами собой вдруг не захлопнулись с грохотом, точно ставни от нежданного порыва ветра. Было слышно, как сотрясаются они от тяжелых ударов, как снаружи негодующе кричат снесенные тяжелыми створками ляхи.

На колокольне, хороня останки безмятежной ночи, гулко рявкнул набатный колокол и безостановочно загремел, самозабвенно разгоняя демонов, внушивших недругам их коварные замыслы.

– За веру православную! – заорал над самым ухом казак в тягиляе[14]на голое тело, с утробным рыком вращающий двумя топорами.

– Не посрамим дедов-прадедов! – вторил ему другой, голый по пояс, с рогатиной в руках.

Теперь, когда приток новых сил к нападавшим прекратился, дело получило иной оборот. Но праздновать окончательную победу было еще рано. Польская шляхта почти неостановима в первом натиске, однако, встретив упорную оборону, быстро падает духом и теряет кураж. В такой момент она может обратиться в бегство не менее безудержное, чем недавняя атака. Но зажатые в угол шляхтичи обычно сражаются с отчаянной храбростью. Сейчас был именно такой случай. Поняв, что дальнейшее наступление бессмысленно, а отступление невозможно, поляки вновь оттянулись к воротам, стараясь одновременно вести бой и открыть невесть каким образом запертый проход. Звон сабель едва не перекрывал звук набата, а стоны раненых оглашали крепость, вспугивая окрестное воронье, спешащее занять лучшие места для близкой трапезы. Открыть ворота не удавалось. Краем глаза я видел, как ходят они ходуном под ударами извне, как цепляются за их створки ополоумевшие от ужаса жолнеры. И все впустую.

Понять, что именно происходит, мне сейчас было не суждено. Отклоняясь от очередного удара, я резко повернулся и, зацепившись за ноги лежавшего в луже крови сечевика, рухнул наземь. В ту же секунду надо мной возникла ликующе-остервенелая усатая физиономия и занесенный для удара клинок.

Точно сжатая пружина распрямилась во мне, заставляя моментально перекатиться. И очень своевременно, потому что на освободившееся место тут же рухнуло, звеня доспехом, мощное тело моего недавнего противника.

– Вы целы? – послышался встревоженный окрик Штадена.

– Вполне, – проговорил я, но мой ответ утонул в грохоте слитного залпа двух десятков пищалей. За ним почти без промежутка грянул еще один залп.

Воспользовавшись беспорядочной схваткой у ворот, московские стрельцы выстроились в шеренгу и ударили поверх голов, добавляя сизого порохового дыма в общую картину утреннего боя. В другой ситуации они стреляли бы прицельно, но теперь понять, где свои, где чужие, было просто невозможно. Теперь же это и не потребовалось. Прибытие на поле боя новой организованной силы положило конец сопротивлению потерявшей надежды на спасение шляхты. И когда после отгремевших залпов у ворот появился гетман на вороном коне, в окружении сердюков-телохранителей, поляки не замедлили воспользоваться его «любезным предложением» немедля бросить оружие и сдаться на милость победителя.

Предрассветный штурм не удался. Поляки, шедшие к Далибожу в надежде обнаружить ворота открытыми, не были готовы лезть на стены. После короткого боя они вынуждены были отступить, запалив соломенные крыши посада. И все же первая неудача вопреки ожиданию не обескуражила нападавших. Когда солнце взошло над кручами, мы увидели, как поляки становятся лагерем у подножия холма. Далибож сел в осаду.

– Ну что ж, – разглядывая в подзорную трубу лагерь противника, задумчиво произнес Вишневецкий. – Запасы продовольствия у нас в избытке, вода в колодцах изобильна… Боюсь только, как бы развлечения не стали чересчур однообразны.

Стоя рядом с князем, я наблюдал за суетой, царящей под крепостными стенами: кто-то устанавливал заточенные колья палисада, кто-то разбивал шатры, кто-то вязал фашинник[15], кто-то набивал мешки речным песком и галькой. Одним словом, все это очень мало походило на лихую вылазку из тех, что нередко позволяли себе окрестные магнаты со своими частными армиями.

– Тысяч до двух будет, – окинув взглядом лагерь, подытожил свои наблюдения один из атаманов, сопровождавших Вишневецкого.

– Поменее, эдак тыщи полторы с гаком, – возразил гетман и добавил, указывая рукой на шатер, над которым развевалось знамя с довольно странной эмблемой: – А командира их я уже не первый год знаю.

Посреди алого полотнища золотом была вышита тарелка, на которой красовалось пронзенное стрелой то ли сердце, то ли знак пиковой масти.

– Хоругвь Пржиятель, – точно сам себе негромко произнес Вишневецкий. – Не иначе как пан Юлиуш Стамбрусский, подкоморий коростеньский, в гости пожаловал.

– Светлый княже, – на боевую галерею, едва не споткнувшись, выскочил Гонта, – там внизу такое приключилось…

– Что еще? – резко повернулся хозяин Далибожа.

– Створки ворот… – ватажник помедлил, подыскивая подходящее слово, – …срослись!

– Да ты, что ли, бредишь с пьяных глаз! – взорвался и без того раздосадованный князь.

– Богом клянусь! Шоб мне горилки не пить! – выпалил, крестясь, запорожец.

– Горилки с этого дня вам, при сабле, всем не пить! На зимник пойдете – вот тогда и заливайтесь. И детям, и внукам о том заповедайте. Чтоб когда на сечи – о горилке и думать не смели. Не враг голову снесет, так я сниму. Нынче из-за нее, треклятой, чуть голыми руками нас не взяли. А этот вон, – он кивнул на Гонту, – и по сей час в ум не вернулся.

– Да вы хоть сами гляньте, – взмолился куренной атаман. – Ворота в землю корни пустили, а доски их промеж собой точь-в-точь ветвями переплелись.

– Экий ты чушебредень! Ладно, будь по-твоему, идем, – усмехнулся Вишневецкий. – Не до ночи ж тут стоять.

Отдав распоряжение выставить охранение на стенах, гетман начал спускаться по лестнице. Посреди двора лежали защитники Далибожа, павшие этим утром. Батюшка с кадилом ходил между ними, призывая Всевышнего даровать убиенным жизнь вечную взамен так нелепо потерянной земной.

В стороне, ожидая погребения, лежали сраженные поляки. Их было куда меньше, чем казаков. Пара десятков угрюмых пленников затравленно жались к частоколу княжьего двора, мрачно ожидая своей участи. Вокруг них точно вороны, предвкушающие близкую добычу, позвякивая саблями, прохаживались кромешники.

– Ну, где там твое чудо? – поворачивая к воротам, спросил Вишневецкий.

– Здеся, здеся, – забасил Гонта. – Сами гля…

Слова застряли в его горле, будто корень языка разросся, перекрывая дыхание.

– Гляжу. – Гетман пружинистым шагом подошел к створкам ворот и толкнул одну из них. Та как ни в чем не бывало заскрипела и, слегка поддавшись, начала открываться.