Читать книгу "Министерство справедливости - Лев Гурский"

— Вот и нечего было затевать эту болотную бодягу. — Я наконец закрыл чемодан, поставил на пол и ногой подтолкнул к дверям. — Давно хотел спросить: на фига твое императорское величество вообще понесло на север? Чем тебе московский Кремль не угодил?

— В Кремле не надо жить, — вздохнул Петруша. — Атмосфера гадская. После всех этих иванов и самозванца осталась туча микробов — в тамошних палатах человек и поздоровей меня за пару лет склеил бы ласты. Скажу тебе по секрету, — император воровато оглянулся по сторонам и понизил голос до конспиративного шепота, — наш бросок на север был не столько эскаладой, сколько ретирадой. А ты бы на моем месте не сбежал?

— Может, и сбежал бы. — На прощание я приобнял царя и шепнул ему в самое ухо: — Или просто бы велел преображенцам сделать в Кремле ха-а-а-арошую санобработку…

Уже знакомый мне светло-голубой жучок подкатил к воротам клиники минут через десять. Сергей Петрович без усилий поднял мой чемодан и сунул его в багажник.

— Извините за опоздание, — сказал он. — Ездил в головной офис, на Ильинку. Думал, сумею быстро управиться, а там в юротделе, как назло, образовалась очередь. Зато вот, возьмите, прямо с сегодняшнего дня вы наш официальный сотрудник. У нас, знаете, без волокиты.

Я принял из его рук темно-бордовые «корочки» со строгим золотым тиснением и раскрыл их. С фотографии на меня смотрел свежеиспеченный старший референт Министерства финансов Российской Федерации — старомодные очки на крупном носу и седая бородища с черной окантовкой. В таком виде я выглядел солиднее, но и старше лет на десять.

— Не подрезать ли мне эту чертову бороду? — спросил я, влезая на заднее сиденье. — Как считаете? Надоело ходить Карлом Марксом. Попрошу сделать аккуратную эспаньолку.

— Подрезать-то можно, — с сомнением в голосе ответил Сергей Петрович. — Но я бы не советовал. Кадровики сразу потребуют новое фото. И потом, теперь вам часто придется бывать в таких странах, где мужчине с большой бородой куда проще скрыться в толпе.

Я вообразил огромную толпу, целиком состоящую из Карлов Марксов, и мысленно содрогнулся. Но отступать было поздновато. Ладно, подумал я, оставлю всё, как было. Раз уж Петр Великий, принципиальный враг бород, с моей смирился, то и прочие потерпят.

— Вы сказали, что вам еще надо подзарядиться. — Сергей Петрович вывернул из гнезда навигатор. — Куда двинемся? Давайте построим маршрут, а не понравится — перестроим.

— Да-да, — подтвердил я. — Скоро поедем. Мне нужно немного времени — сосредоточиться и подумать. — Я откинулся на сиденье, обхватил руками плечи и прикрыл глаза…

Каждое живое существо на планете похоже на аккумулятор: оно постоянно требует подзарядки. Обычные люди дышат, едят, пьют, спят — и всё это держит их организм в тонусе. А у созданий вроде меня есть еще и дополнительная опция. Как только она включается, удалить ее совсем нельзя — можно лишь перевести в «спящий режим».

Все эти умные формулировки я, конечно, придумал уже взрослым, а до того обходился без них. После истории с лампочкой и загадочных слов брата я начал потихоньку изучать весы, поселившиеся у меня в голове, и вскоре заметил одну закономерность. Пока Левка находился рядом, мои весы были постоянно взведены. Когда же, например, братец укатил в стройотряд, а я все каникулы прожил на бабушкиной даче, то уже к середине июля весы сжались и забились в уголок моей головы — так, что я не вспоминал о них неделями.

Сперва я решил: это оттого, что бабушка меня балует, а Левка гнобит, но через некоторое время понял свою ошибку. Бабушка ведь тоже порой могла и отругать меня, и шлепнуть, и не пустить на пруд, но я знал, что каждое ее наказание мною заслужено. Братец же обычно придирался ко мне без повода или причины — просто потому, что я находился рядом с ним и злил своим присутствием. В отличие от бабушки, Левка был постоянно несправедлив ко мне. Это его отношение и подпитывало мой аккумулятор.

Вряд ли брат нарочно выбрал такой способ, чтобы тренировать во мне наш фамильный дар. Он мог действовать и неосознанно. У людей вроде Левки и меня запутанные отношения с детерминизмом. Пойди разберись, сам ты управляешь силами природы или она передвигает тебя по неведомой траектории, разыгрывая шахматную партию, недоступную твоему уму. Нам не положено знать, где заканчивается случайность и начинается чей-то замысел. Или умысел. А может, черт возьми, даже и Промысел.

У меня зачесался кончик носа. Мать-природа явно намекала, чтобы я не отвлекался на мысленную болтовню с самим собой. Но я всё еще медлил. Пора было принимать решение, а я пока не выбрал — какое. В обычных условиях аккумулятору моих весов не требовалась плотная загрузка и они могли работать в четверть силы. Я мог проехаться в любом автобусе в час пик — и этого мне хватало надолго. Теперь же мои обстоятельства изменились. Раз я взялся за Левкину работу, глупо выходить на битву с полупустым патронташем. Значит, надо заряжать аккумулятор под завязку, на пару месяцев вперед.

Вопрос — где? Поскольку весы работали на несправедливости, найти ее месторождение и припасть к нему было бы технически нетрудно: уж в России-то искомой субстанции всегда было больше, чем нефти, газа и каменного угля, вместе взятых. В прежней жизни юный Рома подзарядился бы на Лубянке — за секунду, в одно касание, не заходя внутрь страшного здания. Но в жизни теперешней я туда и близко ни ногой. Весь квартал, вплоть до Фуркасовского переулка, стал Чернобылем для моих мозгов. Меня даже в магазине «Детский мир» — через всю площадь от главного здания — без лошадиной дозы транков тошнило до рвоты.

— Сейчас, Сергей Петрович, еще пару минут, — сказал я водителю, не открывая глаз.

На карте Москвы есть и другие точки, где, теоретически, можно пополнить запас. К ним я невольно прикасался, когда проезжал или проходил мимо. Туман несправедливости для меня невидим, но в большой концентрации ощутим. Он вызывает не боль, а покалывание в мышцах, словно их сводит судорогой и мгновенно отпускает. Обнаружив очередное скопление, я делал мысленные зарубки, затем проверял адрес в интернете и не ошибся ни разу. Сильнее всего туман сгущался в траурных залах Митинского крематория и морга на улице Россолимо, в онкоцентре на Божедомке и в детском хосписе на Чертановской — там, где люди постоянно испытывают страдания, ничем их не заслужив. Однако я поступил бы, как сволочной вампир, если бы отправился туда и присосался к источникам чужой боли и тоски. Не хочу подвергать таким испытаниям мою совесть, и так небезупречную.

Думай, Рома, думай. Надо найти иной вариант — тоже малоприятный, но не гнусный. Я еще раз пробежался по закоулкам памяти и вспомнил наконец разговор с санитаром Володей. Тот рассказывал о нехорошем доме в Красносельском районе, где росла одна из властных ветвей — давно гнилая и трухлявая. Услышав, что ее решили срезать и вырастить заново в каком-нибудь другом месте, я ничуть не удивился. Дом давно вошел в историю, стал зловещим символом — района и города. Слишком долго там глумились над людьми, чтобы после 4 декабря сохранить всё, как было. Санобработка спасет от микробов, но бессильна против многолетней несправедливости: та намертво въедается в стены, пол и потолок. Даже когда из таких домов уходит живое страдание, остается его долгий мертвый след. Там я и подзаряжусь, не потревожив никого, кроме теней…