Читать книгу "Министерство по особым делам - Натан Энгландер"

Проведя столько лет в мире страхования, Лилиан уверовала в статистику. Разумеется, случиться может что угодно и с кем угодно, но, если не хочешь, чтобы твою машину угнали, есть кварталы, где ее лучше не парковать. При этом Лилиан оставляла место для возможностей. Когда в молодые годы Кадиш стал приударять за ней, покорил он ее именно своим честолюбием. Мало того, что его мечты не знали границ, он обращал в свою веру и Лилиан. И со времени их первого свидания Кадиш всегда говорил «мы». Во всех его мечтах она была рядом. Лилиан терпеть не могла фотографий светских дам, этаких серых мышек, заполнявших страницы женских журналов: сидят в уголке дивана, скрестив ножки, рядом сытым котом улыбается в объектив муж, сам себя шире, будто слишком близко подошел к камере. Жизнерадостные интервью этих дам бесили Лилиан. Какими, мол, чудесными были трудные годы! У Лилиан имелось на этот счет свое мнение: выдающийся успех и прекрасные достижения приходят к тому, кто совершает ошибки и творит безрассудства, кто эгоистичен и в случае чего готов рискнуть не только собой. Ты успешен – значит, у тебя были лучшие стартовые условия либо тебе просто повезло. Прожив с Кадишем столько лет, сколько и без него, в глубине души Лилиан продолжала верить: он пробьется. И то правда, во что превратится ее жизнь, перестань она в него верить?

Стоило ей с кем-то подружиться, как ей в порыве откровенности задавали один и тот же вопрос: почему она вышла за него замуж? (Лилиан, кстати, тайком нашла раввина – благословить их союз, – которому фамилия Познань была незнакома.) На этот вопрос она всегда отвечала вопросом: о чем вы спросили бы меня, если бы его мечты сбылись?

И даже при том, что из-за смены режима у нее буквально раскалывалась голова, в это нелегкое время она любила его еще крепче.

– Мои услуги им пока не требуются, – говорил Кадиш, – но едва они почувствуют себя настолько в безопасности, что смогут назвать свои фамилии, пусть и шепотом, меня завалят работой. Это правительство смотрит на вещи раз в пятьдесят шире, чем прежнее, и цивилизованный класс сплотится вокруг него. Чтобы примкнуть к нему, люди будут готовы заплатить мне столько же и в пятьдесят раз больше.

– Надеюсь, ты прав, – соглашалась она.

– Когда по ночам станет спокойнее, я выполню заказ доктора – тогда посмотришь, сколько денег я принесу. На их стыде я сколочу целое состояние.

Он стоял на пороге новой жизни и вел себя соответственно. В последние недели Лилиан, приходя домой, видела, что Кадиш побывал и в овощной, и в мясной лавках. Она открывала дверь – в корзиночке поверх салфетки лежали португальские сдобы. Кадиша она находила в кухне, на столе стоял захватанный жирными пальцами бокал вермута, а сам Кадиш колдовал над сковородой с длинной ручкой, переворачивал крокеты. Он даже самостоятельно разморозил холодильник. На Кадиша было не нарадоваться, он расточал комплименты и поцелуи и хоть и продолжал смотреть часами футбол, но смотрел, не распластавшись трупом на диване, а сидя, подавшись поближе к телевизору, что-то мурлыча себе под нос и пошучивая.

Лилиан несколько смущало, что общество сына радовало ее ничуть не меньше. Приятно было видеть, что Пато вырос не совсем уж бесчувственным. В это непростое время он и впрямь стал прислушиваться к матери. Старался не приходить домой поздно, не говорить долго по телефону. По утрам поднимался рано, как все порядочные люди, шел в магазин за свежей выпечкой. Поспевал к семейному ужину и не слишком цеплялся к отцу, а тот не слишком цеплялся к сыну. Чтобы не разочаровываться, никаких радужных надежд Лилиан не питала, но если забыть о финансовых тисках, из-за которых над ними висела угроза оказаться на улице, о политическом бардаке, из-за которого им приходилось сидеть взаперти, это был один из лучших периодов в их жизни. Притом что долги, угрозы и все беды навалились скопом, Лилиан стала видеть и светлую сторону. Крыша над головой есть. Еда на столе есть, вокруг стола – ее семья. Худо-бедно, а все не так плохо. А если тревога и накатывала, то лишь вот по какому поводу: зачем она потратилась на новую дверь?

Пато был у Рафы – здесь их компания обычно и тусовалась. Мать Рафы давно решила для себя: лучше принять образ жизни детишек, так они не будут убегать из дома. Впрочем, что касается материнских прав, она понимала, что ей придется пойти на жертвы. Они курили гашиш в ее гостиной, тискались на ее диване. Она не могла пройти в туалет или оставить на столе деньги. Не раз ей доводилось видеть незнакомую девицу в своем платье, так что при первом знакомстве она всегда засекала, в чем они пришли.

Квартира была небольшая, чуть меньше, чем у Пато, а при том, что, кроме сына, здесь жили ее отец и дочь, квадратных метров на нос приходилось и того меньше. Детям отдали спальню, куда она поместила двухъярусную кровать плюс две выдвижные, по одной с каждой стороны. Здесь спали Рафа, его сестра Муфи, ее отец – их дед, – он въехал сюда вскоре после того, как ушел ее муж. Дети считали, что для своих восьмидесяти двух лет дед – сосед не самый плохой. Он спал как сурок и не претендовал на письменный стол у четвертой стены.

Рафа рылся в верхнем ящике стола, Пато сидел на выдвижной кровати. Их подруга Флавия болтала с матерью Рафы в другой комнате, оттуда доносился ее смех.

Рафа искал новый фильтр для трубки. Старый пришлось выкинуть: он все время выскакивал, и Рафа его приклеил. Но не подумал о последствиях и понял, что наделал, лишь когда, как следует затянувшись, заодно с травкой вдохнул и клей. Флавия и Пато тогда решили, что он помешался, и держали его за руки до тех пор, пока не сочли, что он опомнился. На следующее утро, прогуливаясь по Сан-Телмо, Рафа в знак благодарности купил им всем одинаковые колечки. Но он еще несколько дней опасался, что мозги так и не встали на место.

Они сидели на полу гостиной втроем. Круг замыкала сидевшая на диване мать. Трубку передавали друг другу. Рафина мать курить не стала, но выпить колу согласилась.

Пато решил, что надо позвонить домой. Но отвлекся – загляделся на разводы под потолком, там от дождя облупилась краска.

Пато заставил себя подняться и уже хотел справиться, можно ли позвонить (из гостей этого дома Пато был единственным, кто не забывал о манерах), но вместо этого спросил:

– Где твоя сигарета?

– Нет у меня сигареты, – ответил Рафа и показал пустые руки.

– Ты же курил, – возразил Пато. – Переодевал носки, а сам курил.

– Такое наверняка возможно, – сказал Рафа задумчиво. Мать чуть пнула его, и он поднялся. Парни стали шарить по комнате, и тут Рафа вспомнил про фильтр. Открыл верхний ящик шкафа – оттуда вылетело облачко дыма. – Черт, – выругался он и выудил из ящика сигарету, проверил, не подожгла ли она носки. Потом сунул сигарету в рот, и все сели по местам.

– Когда-нибудь дом спалишь, – сказала мать. – Мозги из-за твоей травки расплавятся, будешь знать. Это же надо – забыть сигарету в ящике!

– Она была не в ящике, – сказал Рафа. – В пепельнице. Спроси Пато.

Мать повернулась к Пато и засмеялась. Протянула руку и потрепала его по щеке.

– То ли дело мой сын – врет и не краснеет!