Читать книгу "Собиратель реликвий - Кристофер Тейлор Бакли"

– Только не подпускай к ней Кранаха, он обязательно захочет ее улучшить.

Меховой палантин Фуггера Дюрер писал жженой умброй. Тема осквернения дюреровских работ Кранахом всплывала постоянно. А началось все много лет назад. Император Священной Римской империи Максимилиан – в то время главный покровитель Дюрера – заказал иллюстрации для своего печатного молитвенника. По причинам, которые так и остались неясными, Дюрер бросил работу. Ее завершил Кранах. Стонов и причитаний было столько, будто Кранах выплеснул в лицо Дюреру ведро краски. Но даже это надругательство не шло ни в какое сравнение с той вопиющей наглостью, которую Кранах позволил себе следом. Он осмелился завершить портрет Максимилиана, начатый Дюрером. Этого простить было невозможно. Никогда. Одно слово – художники.

На издевки Дисмаса Дюрер, фыркая, отвечал: «Я пишу прекрасное, где бы я его ни нашел. И если я нахожу его в зеркале – так тому и быть».

Нарс был симпатичный малый: высокий и стройный, с копной рыжих кудрей; борода и усы были аккуратно подстрижены на итальянский (ну еще бы!) манер; рыцарские скулы, чувственный рот и глаза с поволокой, как у влюбленного юнца. Взгляд его – и в жизни, и на портретах – неизменно ускользал от смотрящего. Дисмас относил это на счет меланхолии. Дюрер истово верил, что находится под влиянием Сатурна. Мрачного Сатурна.

– Да там едва можно разглядеть, что это мы с Цельтисом, – сказал Дюрер.

Он наверняка бросил эту реплику, чтобы поддержать разговор о себе самом. Дисмас улыбнулся и подумал: «Ладно, Нарс. Давай еще немного поговорим про тебя».

– Ну а в «Поклонении волхвов»? Ты же вывел себя в образе волхва! А в «Празднике четок» над заалтарной полкой в венецианской церкви Святого Варфоломея? Стоишь, голубчик, у всех на виду с бумажкой в руках, на которой по-латински изложена похвальба, что, мол, написал картину всего за пять месяцев. Хотя сам прекрасно знаешь, что за семь. Всякий стыд потерял. Каждый твой Христос все больше и больше походит на тебя самого! – Дисмас накинул плащ. – Хватит. Фуггер твой и так уже красавец, любо-дорого посмотреть. Заплатит двойную цену, не сомневайся. Пойдем выпьем. А потом заглянем в «Сады Эдема». У меня женщины не было с тех пор, как Карл Великий сидел на троне.

– Я бы на твоем месте поостерегся. Я недавно рисовал одного человека с французской язвой… – Дюрер передернулся. – Мерзкая штука. Да и вообще… То чума, то французка… Ох, несдобровать нам!

Чума приходила в Нюрнберг регулярно. У Дисмаса она отняла жену и детей, у Дюрера – мать, с которой они души друг в друге не чаяли. Чумы Нарс боялся до судорог и при слухах об очередной вспышке бежал через Альпы в Италию. Впрочем, не только поэтому. В Италии он еще и учился. Дисмас советовал ему не корить себя за смерть матери. Ведь не потащил бы он старушку через Альпы? И все-таки…

– В приличных борделях за этим следят, – заметил Дисмас.

– На-ка, посмотри. – Дюрер подошел к комоду, вытащил стопку толстых листов и передал Дисмасу.

– Черт, – поморщился тот.

– Все еще собираешься в «Сады Эдема»? Я рисовал с натуры. Но близко не подходил.

Дисмас не без доли злорадства увидел, что на гравюре «Сифилитик» изображен ландскнехт, расфуфыренный, как обычно. Болезнь была в поздней стадии. Сочащиеся гноем мерзкие язвы покрывали лицо, руки и икры. Один зажиточный женевец, пораженный той же заразой, на коленях умолял Дисмаса добыть мощи праведного Иова, которого христианство определило покровителем сифилитиков. Также считалось, что помогает риза Богородицы.

– Я бы его пожалел, не будь он ландскнехтом, – сказал Дисмас, возвращая гравюру.

Дюрер поглядел на свою работу:

– Даже в этом плачевном состоянии он оставался спесивым говнюком. – Он спрятал листок и спросил тоном заговорщика: – А знаешь, у кого еще французка?

– У папы?

– Нет. У папы – поганый свищ. Нет нужды рассказывать, как он его заработал.

Дисмас скорчил рожу:

– И знать не хочу. А тебе-то откуда известно?

– Мне Рафаэль рассказал.

– Кто?

– Дис, твое невежество поистине не имеет равных. Рафаэль, живописец.

– Один из твоих итальянских дружков, что ли?

– А французка – у императора. И он от нее помирает.

– Это всем известно, – сказал Дисмас. – А последнюю новость слыхал? Он поехал в монастырь в Фюссене. Говорят, в ужасном виде, весь рот в язвах. Но черпал своей кружкой из общей чаши со всеми монахами, а им приходилось тоже черпать оттуда. Вот повезло-то, да? Ну, Максимилиан свое заслужил. Он развратник хуже Тиберия.

– Нельзя ли чуть попочтительнее? Он все-таки мой покровитель.

– Тогда найди себе другого покровителя. У меня вот, например, нет покровителей в гнойных язвах. – Дисмас вздохнул. – Мне что-то расхотелось в «Сады Эдема». А после нашего разговора, наверное, больше никогда не захочется. Но выпить надо по-всякому. Пошли.

Дюрер жил в Тиргартнертере, у подножия замка. Как обычно, приятели пошли в «Жирного герцога» и сели в углу, где потише.

Дюрер хандрил. Дисмас пил пиво, Дюрер – бренди, одну кружку за другой.

Вдруг он сказал:

– Если император действительно помирает, то мне нужен новый покровитель.

– Вечно ты переживаешь из-за денег. Ох, ради всего святого, ведь ты – Альбрехт Дюрер. С голоду не помрешь.

– А ты знаешь, сколько ртов я кормлю? Детей нет, но есть братец Ганс с семейством. И все как один прожорливы. И родственники Агнессы. И прислуга. И подмастерья. И покупка материалов. Поверь, я очень завишу от Максимилиановой пенсии. И от этих рук. – Он вытянул перед собой руки, словно для осмотра. – Все время немеют. А глаза? Что будет, когда я ослепну, а?

– В таком случае, может, тебе все же следует приукрасить портрет Фуггера? Я готов попозировать.

– А какое жалованье платят придворному живописцу? Ну, этому халтурщику Кранаху?

– Фридрих со мной это не обсуждает. Да и что тебе Кранах, Нарс?

– Говорят, он получает двести гульденов в год. Двести! Я за Агнессой столько приданого взял.

– Вряд ли ему столько платят. Но живет он недурственно, это да. Вдобавок, столуясь у Фридриха, голодным не останешься.

– Мне бы так. И это какой-то Кранах! Нет в этой жизни справедливости. Вот и приходится уповать на следующую.

– Слушай, сходил бы ты к мастеру Бернгардту.

– Этот банкир твой, что ли?

– Он гений. Дай ему гульден, он превратит его в дукат, а дукат – в алмаз. Благодаря ему мое состояние выросло в четыре раза.

Дюрер пожал плечами:

– Я поговорю с Агнессой. Деньгами занимается она. Теми, что остались.

– М-да, разговоры у нас – лучше некуда, – вздохнул Дисмас. – Сифилис, папские свищи, полудохлый развратник-император, а теперь вот нищета и голодная смерть. О чем бы нам еще поговорить? О казнях? Поехали со мной в Майнц, а? Там у них каждый день кого-то жгут.