Читать книгу "Давай ограбим банк - Елизавета Бута"

Мы садимся на ступеньки у соседнего подъезда и наблюдаем за работой пожарных. Он неуклюже пытается меня обнять, но я вздрагиваю и отстраняюсь.

— Верена, я все-таки должен тебя спросить. Ты уверена, что хочешь продолжать все это? — спрашивает он. — Я про суд над Флемми.

— У меня вроде бы нет выбора, — отвечаю я.

— Я просто хотел сказать, что… — Он не знает, как закончить это предложение.

— Говори как есть. Я не обижусь. Это не выгодно в моем положении.

— Если человек проиграл один раз, у него еще есть шанс выиграть, но если два — уже нет. Что-то сбивается в системе. Человек этого не замечает. Продолжает действовать по старой схеме и всегда проигрывает. Каждый раз все больше.

— Из тебя выйдет очень плохой адвокат, — говорю я.

— Зато отличный бездельник, — отвечает он.

— То есть если проиграл два раза, дальше уже можно не жить? Очень ободряет.

— Нужно подождать. Оставить эту игру и пересесть за другой стол. Когда вернешься, будет новая игра, а новичкам обычно везет, — глубокомысленно отвечает он. Если бы параллельно с этим он не делал в телефоне ставку на какую-то спортивную команду, звучало бы очень по-философски.

— Наверное, ты прав, — говорю я и шмыгаю носом. Мне холодно. Из вещей только сумка с учебниками и документами. Больше ничего.

Я иду на автовокзал и беру билет на ближайший автобус до Нью-Йорка. С этого дня я перестаю существовать. И мне хорошо. Если тебя нет, тебе не завидуют, но и не смеются над тобой. Пара часов до Нью-Йорка пролетают как один миг. Мне было так хорошо и спокойно в этом автобусе. Я точно знала, что делаю. Все в этом автобусе были заняты одним — они ехали в Нью-Йорк. И немолодая пара, мило воркующая на переднем сиденье, и парень в косухе, и строгая женщина в очках, и я. Когда автобус останавливается, понимаю, что не знаю, что делать дальше.

Неожиданно быстро я нахожу комнату в каком-то злачном районе. 70 долларов в неделю. Вроде бы недорого. Толстая американка в застиранном платье, наверное, час объясняет мне правила проживания.

Когда дверь за той женщиной, очень напоминающей бульдога из мультфильма про Тома и Джерри, захлопывается, я понимаю, что осталась совершенно одна. Вроде как привидение. Кроме той женщины, никто не знает о том, что я здесь. Мне больше никуда не нужно. Я не учусь. У меня нет работы. Ничто не держит меня здесь.

Естественно, я тут же начинаю прислушиваться к звукам старой комнаты. Кажется, что скрипнула половица. Затем капающий кран. Потом я просто выбегаю из комнаты в длинный общий коридор-балкон. Я быстро сбегаю вниз по лестнице и отправляюсь гулять по городу.

Вскоре я набредаю на маленький старый кинотеатр. В Штатах очень любят такие места. Грайндхаусы. Старые кинотеатры, в которых можно посидеть на пыльных креслах и посмотреть какой-нибудь фильм, который провалился в прокате лет эдак тридцать назад. В том, на который набрела я, показывают фильм польского режиссера. «Горькая луна» Романа Полански. Я принимаю это за знак свыше и решительно захожу внутрь. За 139 минут я проживаю чужую жизнь. Мне совершенно не важно, что показывают на экране. Главное, что он был достаточно большой, чтобы попытаться в нем раствориться.

На обратном пути я захожу в небольшой арабский магазинчик, чтобы купить сигарет. Там стоят три человека. В маленьком пространстве магазина они превращаются в настоящую очередь. Передо мной стоит какой-то старый мужик с одутловатым лицом. Он все время пытался с кем-нибудь заговорить. Обернувшись, он натыкается взглядом на меня, с преувеличенным интересом выбирающую шоколадки.

— Ну что, как тебе Нью-Йорк? — весело интересуется он, пытаясь приобнять за плечи. В этот момент меня как будто под дых ударили. Дикий страх сковывает все внутренности. В моем размытом и затуманенном мире мужик кажется настоящим чудовищем. Видимо, все-таки нужно заставить себя носить очки. Я в ужасе делаю неуклюжий шаг назад и задеваю стойку, на которой выставлены шоколадные батончики с новым вкусом. Сотня маленьких брикетиков с тихим шелестом оберток падает на пол. Я поднимаю голову и вижу искаженное яростью лицо продавца. Его можно было понять, ведь именно ему сейчас предстоит ползать по полу, собирая все эти шоколадки. Я делаю еще один шаг назад, а затем быстро-быстро бегу к выходу. Как будто что-то украла.

Оказавшись у себя в комнате, я вздыхаю с облегчением и принимаюсь гуглить симптомы. Поставив себе с десяток психических расстройств, начинаю гуглить самого дешевого психолога в этом районе Нью-Йорка. Оказывается, что такой принимает в паре кварталов отсюда. На часах девять вечера. Я набираю номер и прошу мистера Джейкобсона к телефону.

— Слушаю, — раздался в трубке очень взрослый мужской голос. Чересчур громко вздохнув, я все-таки набираюсь смелости записаться на завтра. На любое удобное ему время. Ему удобно встретиться в пять вечера.

На следующий день где-то с восьми утра и до пяти вечера я сижу в кафе напротив дома, где принимает мистер Джейкобсон. Маленькое офисное здание, самого невзрачного вида. Учитывая непрекращающийся дождь за окном, впечатление дом производит весьма паршивое.

Мистер Джейкобсон принимает в офисе на третьем этаже. За тяжелой железной дверью небольшой кабинет с развешанными повсюду картинами. Мистер Джейкобсон, мужчина лет сорока с тронутыми проседью волосами, пристально смотрит на меня. Я шмыгаю носом, громко вздыхаю и плюхаюсь на кресло.

— Мне кажется, я догадываюсь о причине вашего визита, — медленно говорит он. Неудивительно. История о судебном процессе над Джереми Флемми попала в несколько газет. Все-таки он был из очень уважаемой семьи. Я не знаю, что ответить на эту фразу мистера Джейкобсона.

— Я… я батончики в магазине рассыпала, — говорю я.

— Батончики? — недоуменно спрашивает психолог.

— Шоколадные, — киваю я.

— Тогда, возможно, я ошибся. Расскажите, чего вы хотите от этого сеанса? — Он откидывается на спинку кресла и скрещивает руки на груди. Вот точно видел этот жест в каком-то дешевом сериале и сейчас решил его повторить.

— Хочу стать социопатом, — говорю я.

Он усмехается.

— Даже не представляешь, насколько ты неоригинальна. С этой просьбой каждый первый приходит, — говорит он. — Нужно объяснять, что это невозможно?

— Нет. Не нужно, — протягиваю я. — Знаете, из любого человека можно сделать жертву, но…

— Очень сложно сделать из жертвы человека. У Ванды Макдрайв учились? — спрашивает он.

— Откуда вы знаете?

— Мы с ней на одном курсе были, — поясняет психолог. — Она была лучшей на потоке. Знаешь… ты ведь больше не придешь, верно? — спрашивает вдруг он.

— Вряд ли. Это слишком дорогое удовольствие, — честно отвечаю я.

Мы говорим еще сорок пять минут. В основном о том, как поживает Ванда Макдрайв. Не помню в связи с чем, он говорит:

— Это вне профессиональной этики, поэтому денег с тебя не возьму. Это дружеский разговор. Сколько ни практикую, всегда одно и то же. Рано или поздно человек снова превращается в жертву. Это необъяснимо.