Читать книгу "Зов пустоты - Максим Шаттам"

Из-за всего этого мать в конце концов прозвала его Джинном.

Дух ветра, песка и огня, то добрый гений, то сам дьявол. Джинн был всем сразу.

«Огонь успокаивает тебя, сын мой, потому что огонь – твоя стихия, – говорила ему мать. – Ты вышел из моего чрева, моя плоть кормила тебя, но сотворил тебя огонь. Бог создал людей нежными и хрупкими, потому что он использовал глину, но ты сделан из пламени, из огня без дыма. Об этом написано в Священной книге: так рождаются джинны. И ты мой маленький джинн».

Мать была холстом, на котором огонь своей кистью нарисовал его рождение, какую же роль играл его отец? Всякий раз, когда Джинн, любивший снова и снова слушать рассказ о своем появлении на свет, задавал матери этот вопрос, она ерошила ему волосы и, весело глядя на него, заговорщицким тоном шептала одни и те же слова: «Твой отец вложил в тебя душу, сын мой, в этом и состоит роль отца».

Джинн вырос со своим тайным именем, которое нежно любил, с этим детским сокровищем, которое он защищал и хранил, пока рос, пока переезжал – сначала на юг страны, в Сайду, потом, уже подростком, в Харет-Хрейк, южный пригород Бейрута. Всякий раз, покидая свой дом, друзей, привычную жизнь – всякий раз, когда нужно было все строить заново, – Джинн знал, что унес с собой главное: свою историю, свою уникальность.

Немного повзрослев, он все четко разложил по полочкам. Да, в действительности он вовсе не был джинном – но он упивался мыслью, что где-то глубоко внутри он иной, что в нем есть особая, волшебная сила, которой нет ни у кого больше.

Пока его мировоззрение только формировалось, он хранил в душе сказку, которую столько раз рассказывала ему мать: он не хотел забыть, откуда пришел. Он был легок, как ветер, крепок, как земля, опасен, как огонь, он был добр к близким и несгибаем с теми, кто заслуживал его гнева.

Джинн повзрослел в то время, Харет-Хрейк заново отстраивали на фундаментах домов, разрушенных Израилем: стену за стеной, крышу за крышей, душу за душой. Этот район стал панцирем, защищавшим его на протяжении многих лет: они росли вместе. Уехать оттуда было нелегко, хотя Джинн и знал, что причина, которая им движет, перевешивает все его чувства. С тех пор он пересек немало границ, побывал во многих странах, научился сживаться с их культурой, растворяться в предместьях их городов, исчезать в них. Научился ждать, пока наступит тот самый день. Его день, день великого отъезда.

Он долгое время вынашивал план путешествия, рассматривал все возможные варианты, начиная с въезда в Шенгенскую зону самым обычным способом – по своему паспорту с визой. Найти причину для въезда не составляло труда – особенно тому, кто стучался в дверь Европы, имея за душой хоть какие-то накопления и будучи готовым еще немного продлить агонию умирающей экономики Старого Света. Но когда ты стучишься в чужую дверь, хозяин, впустивший тебя, чаще всего принимается ходить за тобой по пятам и следить, чтобы ты ничего не украл. А Джинн не мог такого позволить.

Он знал, что мог бы нелегально перейти турецкую границу. Подобраться к ней со стороны Сирии, затем доехать до Газиантепа. Но за этим регионом в последнее время пристально наблюдали самые разные спецслужбы, опасавшиеся возвращения домой блудных детей, чьи мозги промыли так, что они не думали ни о чем, кроме обезглавливания неверных. Пробираться через Турцию – все равно что лезть в змеиное гнездо. Не самая умная идея.

Джинн помнил, что в детстве, когда ему приходилось охотиться на крыс в домишке, где он жил с родителями, охота всегда сводилась к краткому, безжалостному преследованию, в конце которого животное оказывалось в тупике – в углу или под диваном. Как только человек заметил крысу и решил ее убить, ей уже не спастись. И все же однажды Джинн не сумел одолеть крыс. Близилось наводнение. Десятки грызунов проникли в гостиную в их доме. Они бегали из угла в угол, взбирались на стол, прыгали по стульям. Джинн с отцом бросались то туда, то сюда, но не смогли поймать ни одной крысы – потому что рассредоточили свои усилия, потому что животных было слишком много, потому что они не выслеживали их поодиночке, а хотели убить всех разом. В результате они не убили ни одной.

Джинну нравилась такая стратегия рассеивания.

У него оставались хорошие связи на юге. Пересечь Синайский полуостров было проще простого, Египет с каждым днем контролировал его все меньше. Преодолеть Суэцкий канал и добраться до Ливии – и вовсе задачка для школьника. Во владениях покойного Каддафи скапливались бесчисленные толпы жаждущих исхода, добравшихся сюда со всех концов страны, а также из-за ее пределов: из Нигера, Чада, Судана, Эритреи и еще более далеких краев. Каждый день набитые беженцами корабли выходили в море и брали курс на север, на надежду.

Джинн помнил о том, что крыса, оказавшаяся среди тысяч других крыс, остается практически незамеченной, а вероятность того, что ее поймают, стремится к нулю. Европейские СМИ с удовольствием распространяли изображения кораблей, везущих мириады людей на медленную смерть, однако гораздо реже печатали фотографии толп выживших, пересекающих поля Южной Италии, чтобы затем раствориться среди жителей европейских стран. На одну остановленную властями баржу приходился десяток проскользнувших сквозь слишком крупные ячейки сети. Джинн делал ставку на этот вариант. За деньги он мог нанять лучших, самых надежных проводников. Лампедуза, этот святой Грааль рядового беженца, не устраивала Джинна, Сицилия тоже: он не доверял островитянам. Нет, единственной приемлемой целью для него была твердая земля, материковая Италия.

Последняя сложность для нелегального иммигранта, наконец добравшегося до земли обетованной, состояла в том, чтобы там остаться. После первой же проверки иммигранта отправляли в центр временного задержания, где он оставался дожидаться высылки на родину.

Но Джинн все предусмотрел.

Фальшивый паспорт и виза в нем не вызовут подозрений при рядовой проверке. Денег у него достаточно для того, чтобы слиться с фоном – обзавестись машиной, поработать над внешностью, чтобы она не вызывала лишних вопросов: не снимать солнцезащитных очков, приобрести беззаботный вид. Он был почти уверен, что выкрутится, даже если его остановят полицейские. Вероятность того, что у него попросят документы на автостраде, стремилась к нулю, а в то, что кто-то решит проверить подлинность его визы, он и вовсе не верил.

Когда Джинн покинул африканскую землю и вступил на палубу небольшого суденышка под мальтийским флагом, он впервые за долгое время ощутил укол сомнения.

Он покидал землю, столь близкую к праху, из которого он появился на свет, отправлялся завоевывать страны, где был никем.

Но все должно было измениться.

Джинн сделал глубокий вдох, наполняя легкие чистым воздухом, и сомнения тут же рассеялись.

Больше за свою жизнь он ни в чем не сомневался.

10

Дождь медленно затушевывал сад за стеклянной дверью, ткал серую завесу между Лудивиной и внешним миром. Девушка непрерывно меряла шагами свою просторную гостиную. Она заварила себе чай с имбирем и расставила по всей комнате зажженные свечи, чтобы вдохнуть в нее жизнь, противопоставить хоть что-то потокам воды, обрушившимся на ее окна. Неохотно попереключала телеканалы, а затем передумала и включила музыку. Нежный голос Дайаны Кролл согрел ей душу, и Лудивина, сама не зная как, вдруг оказалась перед просторным книжным шкафом. Она рассеянно водила пальцами по корешкам книг, словно надписи на них были сделаны шрифтом Брайля. Поплотнее закутавшись в наброшенный на плечи шерстяной плед, Лудивина склонилась над полкой, где стояла ее коллекция старых комиксов про Тентена – в детстве она ими увлекалась, – и задумалась, не развлечет ли ее небольшое путешествие в прошлое, в детские годы, но тут же поняла, что ей этого совсем не хочется.