Читать книгу "Писатель как профессия - Харуки Мураками"

Хотя, я, наверное, все-таки немного рад, что рядом с моим именем не напишут в скобках «лауреат премии Акутагавы». Разумеется, я могу только предполагать, но если рядом с твоим именем специально указывают в качестве титула название дебютной премии, то словно каждый раз напоминают, что ты оказался там, где сейчас есть, только благодаря этой награде. А это немного грустно, как мне кажется. У меня сейчас вообще нет ни одного подобного титула, и чувствую я себя легко и приятно. Я просто Харуки Мураками (и никто другой), и это совсем неплохо. По крайней мере, мне самому неплохо.

Все это не потому, что я решительно настроен против премии Акутагавы (я уже говорил, что ничего такого и в помине нет), а потому, что я – это я, и этого мне достаточно, чтобы писать прозу и скромно гордиться прожитой жизнью. Может, для кого-то это и пустяк, но для меня – очень важно.

Цифра всего лишь приблизительная, но тем не менее – прослойка людей, для которых чтение художественной литературы является повседневной позитивной практикой, составляет примерно 5 % от всего населения. Их можно назвать «читательским ядром». Сейчас часто говорят о все большей потере интереса к чтению и книгам, и это отчасти соответствует действительности. Как я себе представляю, эти 5 % – это люди, которые найдут способ читать, даже если им запретят это делать. Как у Рэя Брэдбери в книге «451 градус по Фаренгейту» – люди спасаются от репрессий, укрываются в лесах и заучивают там книги наизусть… Впрочем, до этого, надеюсь, все-таки не дойдет, и будет достаточно незаметно читать книжку в каком-нибудь укромном уголке. Кстати, я сам, разумеется, тоже вхожу в эти проценты.

Когда ты научился, а затем и привык читать – чаще всего на чтение подсаживаются в детском возрасте, – отвыкнуть так просто не получится. Даже если у тебя под боком YouTube, трехмерные видеоигры и так далее, все равно свободное время (есть оно у тебя или нет) ты проводишь за книгой. Таких людей, как ты, – один человек из двадцати. И пока вы существуете, я не вижу повода серьезно беспокоиться за будущее книг и художественной прозы. Насчет электронных версий я бы не спешил с выводами, но, мне кажется, особых причин для беспокойства тоже пока что нет. Бумага или дисплей (или, как в «451 градусе по Фаренгейту», изустное предание) – тип и форма носителя не имеют такого уж большого значения. Главное, чтобы любители чтения продолжали это делать.

Что лично я могу предложить читателям, какие произведения могу написать, ориентируясь на них?

О чем я всерьез беспокоюсь, так это о себе как писателе. Что лично я могу предложить читателям, какие произведения могу написать, ориентируясь на них? Это серьезная проблема. А все остальное – просто окружающие обстоятельства. Вообще-то пять процентов от населения Японии – это примерно шесть миллионов человек. С таким рынком писатель вполне может себе позволить зарабатывать литературой. Если еще посмотреть, сколько читателей живет во всем мире, то, несомненно, окажется, что их гораздо больше шести миллионов.

Оставшиеся 95 % населения не так часто сталкиваются в повседневной жизни с художественной литературой, и, вероятно, чем дальше, тем реже это будет происходить. Значит, потеря интереса к чтению будет прогрессировать. И тем не менее на сегодняшний день – и опять речь идет только о приблизительной цифре – как минимум половине из этих 95 % литература небезынтересна как социокультурный феномен или как интеллектуальное развлечение. Если бы этим людям предоставили возможность, они, судя по всему, были бы не прочь почитать на досуге книжку. Это так называемые «латентные читатели». В политическом контексте такое явление называется «колеблющимися голосами». Им нужно что-то вроде шоурума или хотя бы витрины, и этой цели, по-видимому, и служит премия Акутагавы. В мире виноделия эту роль исполняет фестиваль Божоле-нуво, в музыке – новогодние концерты Венского филармонического оркестра, в беге – эстафета Экидэн Хаконэ. Ну и, конечно, есть еще Нобелевская премия по литературе. Но говорить о ней – это вообще-то целая отдельная беседа…

Я никогда в жизни не входил в жюри ни одной из литературных премий. Не то чтобы меня ни разу не просили, просто я всегда отказывался, потому что считаю, что у меня нет необходимой квалификации для такой работы.

Почему – ответ простой: я по натуре чересчур индивидуалист. У человека, которого я называю собой, есть очень четкое внутреннее понимание того, кем является этот «я». В соответствии с этим пониманием происходит внутренний, формирующий смыслы процесс. Чтобы его поддерживать, мне нужно обязательно оставаться самим собой во всех аспектах жизнедеятельности. Иначе я не смогу писать.

Это мое, сугубо личное видение профессии, оно подогнано именно под меня – не думаю, что другим писателям оно сгодится. Я ни в коем случае не оспариваю право на существование других, отличных от моего подходов (а многими из них, несмотря на различия, почтительно восхищаюсь), но есть среди них такие, которые решительно со мной несовместимы. А может быть, я просто не в состоянии их понять.

Как бы то ни было, я могу наблюдать за вещами и событиями и судить о них только в одной системе координат – своей собственной. Это можно назвать индивидуализмом, но есть и другие названия: эгоизм и эгоцентризм. И если в этой эгоцентричной системе координат, исходя из своего видения, я начну судить произведения других людей, то для них это будет невыносимо, как мне кажется. Если речь идет о уже состоявшихся писателях, то это еще куда ни шло, но вершить, так сказать, судьбы только-только вступивших на профессиональную литературную стезю, исходя из своих предвзятых представлений, – страшно. Такого я допустить не могу.

Наверное, мой подход может быть истолкован как отказ меня как писателя от социальной ответственности. Если так, ну что ж поделать, возможно, те, кто так думает, правы. Ведь я сам попал в писатели благодаря дебютной премии журнала «Гундзо» – она стала моей путевкой в жизнь, с нее началась моя карьера прозаика. Если бы я ее не получил, то скорее всего просто не стал бы писать. Настрой у меня был «побаловался, и хватит», а с таким отношением ничего бы я больше не создал, как мне кажется. А раз так, то неужели я не должен, в свою очередь, оказать услугу молодому поколению? Даже если мои представления столь предвзяты, неужели я не чувствую моральную обязанность сделать над собой усилие и, вооружившись минимальной объективностью, выдать несколько путевок в жизнь младшим коллегам, дать им шанс? Да, наверное, должен и, наверное, чувствую. И если ничего в этом направлении не делаю, то может показаться, что виной тому исключительно моя нерадивость.

Только, обратите внимание, главная ответственность прозаика – не забывать о своих читателях и продолжать писать качественные вещи. Моя основная профессия – писатель, вернее, «писатель в развитии», то есть находящийся в поиске и постоянно спрашивающий себя: «Что я сейчас делаю? Что буду делать дальше?» Он не на жизнь, а на смерть бьется на поле боя под названием «литература», на самой линии фронта. И его (моя!) задача – выжить в этом бою и продвинуться дальше. Объективное чтение и критика произведений других авторов, поручительство и рекомендации, а также отклонение кандидатур – все это не входит в сферу моей нынешней профессиональной деятельности. Если все это делать всерьез – а если уж делать, то, понятно, только всерьез, – понадобится немало времени и сил. Значит, придется обкрадывать самого себя, тратя ресурсы, необходимые для основной работы. У меня, честно говоря, нет на это пороху. Наверное, есть люди, которые могут делать и то и другое одновременно и неплохо, но меня едва хватает на ежедневное выполнение своей основной задачи.