Читать книгу "Повседневная жизнь русского провинциального города в XIX веке. Пореформенный период - Алексей Митрофанов"

Кстати, в провинциальных театрах ставилась не одна только классика. Время от времени в газетах, в частности симбирских, появлялись и такие сообщения: «В последний день святок, в зимнем театре праздник завершался грандиозным маскарадом-монстром, начинавшимся в 12 часов ночи, в программе которого танцы, бои конфетти и серпантин, состязания плясунов на сцене, летучая почта. Приз — золотое кольцо за пляску, карнавальное шествие масок «Проводы святок»».

В костромском театре по традиции встречали Новый год: «Все наше общество, соединившись как бы в одну родную семью, встретило этот великий день в жизни человека общим собранием, единодушным весельем… Бал этот был оживлен как нельзя более непринужденным удовольствием и веселыми танцами, продолжавшимися до утра; туалеты дам были свежи, милы и даже богаты, обличая и в провинции уменье одеваться со вкусом и к лицу. Пожелаем, чтобы общество Костромы навсегда сохранило свой прекрасный характер».

В ярославском в 1902 году праздновали юбилей Некрасова. Один из современников писал: «В городском Волковском театре, помню, в эти же празднества нас заставляли по нескольку раз повторять «Эй, ухнем!» и «Зеленый шум». Особенно «неистовствовало» студенчество и вообще молодежь. «Эй, ухнем!» пели мы квартетом на авансцене, перед суфлерской будкой, а в глубине сцены были поставлены участники живой картины «Бурлаки», по известной картине Репина. Декорация Волги, баржи и живые бурлаки — замечательно было красиво и образно».

В тамбовском проходило выступление поэта Шершеневича. Он вспоминал об этом с содроганием: «Театр был полон. Тут я растерялся. На меня глянули зверски тупые лица. Нет, я льщу, называя «это» лицами. Это были андреевские рожи.

О футуризме тут слыхали что-то невнятное. О Куприне, Бунине, Б. Зайцеве и Андрееве говорили: «Молодые, подающие надежды». Дальше познания по литературе не шли.

Я начал говорить. Слова падали в ватное пространство. Все те испытанные издевки и остроты, реакцию которых в Москве мы знали как свои пять пальцев, здесь шли наряду с обычными фразами.

Расшевелить это болото было невозможно.

Через десять минут отчаянного ораторского напряжения я получаю первую записку. Я обрадован: значит, хоть что-то дошло! Раскрываю записку: «Будут ли после доклада танцы?»

Я позорно провалился.

Единственно, что я вывез из Тамбова, — это была кипа записок и надписей на книгах, которые я пускал в аудиторию для просмотра.

Эти записки я долго хранил. Потом они у меня пропали. Но большинство из них я запомнил на всю жизнь, как дважды два провинции:

«Все, что вы говорите, — ерунда, но вы сами очень милый. Причесывайтесь на пробор. Любите ли вы цветы? И какие?»

«Почему вы читаете стихи стоя?»

«Является ли футуризм партией, примыкающей к кадетам, или он еще левее?»

«Как можно поступить в футуристы?»

И наконец самое замечательное:

«У нас очень нехороший полицмейстер. Нельзя ли ему пригрозить футуризмом?»».

Отдельная тема — театры рабочие. Такие, как нетрудно догадаться, появлялись в городах с особо развитой промышленностью, к примеру в Ижевске. Первые спектакли начали давать прямо на территории завода, в главном корпусе. Как ни странно, это была инициатива сверху — глава ижевского завода господин Дмитриев-Байцуров сообщал, что организация театра проходила в соответствии с «секретным письмом Военного министра от 1 августа 1898 г. за № 186, коим вменяется в обязанность начальствующим лицам озаботиться о представлении рабочим с пользою и удовольствием проводить праздничные дни, дабы тем отвлекать их от разгула и вредного постороннего влияния».

Спустя два с лишним года после этого «секретного письма» открылся сам театр. Неудивительно, что авторам особо удавались всякие пиротехнические фокусы. Вот, например, одно из зрительских воспоминаний: «Наша серая, непривычная к таким явлениям публика, за исключением интеллигенции, бледнела, вздрагивала и была близка к тому, чтобы креститься — так натурально сверкала молния».

Словом, спектакли пользовались потрясающим успехом: «В театре Васильева с большим успехом проходят спектакли, в которых участвуют любители-рабочие. При большом числе желающих получить билеты перед кассой собирается масса рабочих, происходит невообразимая давка… Получившие билеты выходят в другие двери мокрые, как из бани, истерзанные и замученные, с помятой грудью и ребрами. Рабочие недовольны еще и тем, что Соколов и другие разносят билеты по домам лицам, не имеющим права входа на завод: купцам, интеллигенции и прочим».

Правда, региональная специфика сказывалась и здесь. Один из начинающих актеров по привычке зарядил ружье не холостым патроном, а картечью — и в результате пристрелил товарища по сцене. Впрочем, произошла эта трагедия уже при новой, большевистской власти, но она вполне могла случиться и раньше.

* * *

В конце позапрошлого столетия в нашу провинцию пришел кинематограф. В Тверь, к примеру, он явился в 1896 году. «Тверские губернские ведомости» сообщали: «В последнее время всеобщий интерес вызывает новейшее изобретение, так называемый кинематограф или витограф. При посредстве этого аппарата показываются фотографические изображения различных предметов в состоянии движения, например, идущий поезд железной дороги, различные движения людей и животных, целая улица в многолюдном городе с движущимися экипажами и пешеходами и т. п. Получают такие изображения с натуры чрез последовательные и быстро повторяющиеся моментальные снимки особо устроенным фотографическим аппаратом. Имея полученную таким образом серию последовательных моментов движения данного предмета, человека, лошади и т. д., можно воспроизвести целую видоизменяющуюся картину. Для этого ряд таких снимков быстро пропускают перед зрителями посредством электрического двигателя в так называемом волшебном фонаре, причем на экране получаются увеличенные фотографические изображения, которые, быстро сменяясь одно другим, оставляют впечатление предметов в непрерывном движении. Иногда положительно невозможно бывает заметить коротких интервалов между последовательными положениями движущихся предметов, и иллюзия получается полная».

Впрочем, к тому времени знакомство горожан с кинематографом уже произошло: «До сих пор в Твери хотя и появлялись подобия кинематографа, но это были аппараты, так сказать, игрушечные, представлявшие картины очень малых размеров и в крайне ограниченном выборе. Теперь обещают показать тверской публике усовершенствованный кинематограф, в котором картины будут воспроизводиться увеличенные, на большом экране. Необходимая для электрического двигателя энергия будет доставляться в помещение думы, где предполагается демонстрировать кинематограф, от динамо-машины, имеющейся в типолитографии господина Муравьева. В больших центрах, где нам приходилось видеть кинематограф, эта новинка заслуженно привлекает много публики. Само собою разумеется, демонстрирование небольшого числа картин занимает сравнительно немного времени, поэтому оно соединяется обыкновенно с другими зрелищами, чтобы показывать картины во время антрактов».