Читать книгу "Иерусалим. Один город, три религии - Карен Армстронг"

В 1910 г. археолог-доминиканец Луи-Юг Венсан сумел завершить начатые Блиссом раскопки Офеля и показать, что древнейший город Иерусалим в действительности находился именно там, а не на горе, которую называли Сионом. Как явствовало из его находок – гробниц, водоводов, укреплений, восходящих к бронзовому веку, – история города началась задолго до времен Давида (Silberman, p. 185). Следовательно, Иерусалим не принадлежал евреям по праву первопоселенцев. В самом деле Библия не только не отрицает, а прямо настаивает на том, что народ Израиля отнял и Палестину, и Иерусалим у местного населения. Таким образом, современная археология грозила опровергнуть некоторые простые и, как казалось, незыблемые положения веры.

Мусульмане Иерусалима по-прежнему считали археологические изыскания европейцев потенциально нечестивым занятием, попыткой проникнуть в священные тайны грубыми агрессивными методами. На раскопки Венсана пала тень печально знаменитой экспедиции Монтегю Браунлау Паркера, сына графа Морли. Паркер почему-то верил, что в подвалах под Харамом зарыты сокровища. Венсан взялся ему помогать, просто чтобы предотвратить уничтожение ценных свидетельств прошлого, которые этот дилетант из-за своей неподготовленности мог не заметить. Темной ночью 17 апреля 1910 г. Паркер, подкупив стражников, проник на Харам и принялся обследовать пещеру под Скалой. Однако служитель, решивший переночевать на Хараме, услышал шум, бросился в Куббат-ас-Сахра и обнаружил там Паркера, который колотил киркой по священной Скале. Мусульмане Иерусалима пришли в ужас и ярость, волнения не утихали несколько дней – Паркер воплощал худшие стороны западного антиклерикализма. Он осквернил древнюю святыню, в самом прямом смысле подрывая ее основы, и при этом им двигало не благородное стремление отыскать духовную истину, а чистая жажда обогащения.

Под влиянием модернизации религия постепенно менялась. Европейцы и североамериканцы разучились мыслить символами и образами, развив вместо того более последовательную и прямолинейную форму мышления. Новые идеологии, такие как социализм и национализм, начинали оспаривать традиционные религиозные представления. И все же мифология священной географии пустила очень глубокие корни. Мы уже видели, как в ранневизантийский период христиане, считавшие, что преодолели мифологию, при изменении обстоятельств полностью пересмотрели свои идеи. После того, как была обнаружена гробница Христа, они быстро развили вокруг этого места собственную мифологию священного пространства. Во второй половине XIX в. в еврейской среде появилось учение, восстанавливавшее на новый лад древние представления о Сионе. Положение евреев в то время кардинально изменилось к лучшему. Во Франции, Германии и Англии они получили гражданские права и поощрялось их полноценное включение в жизнь современного общества. Но хотя некоторые евреи, вырвавшись из гетто, процветали, очень многие странным образом ощущали потерянность. Они чувствовали, что оторваны от корней и плывут по воле волн, не имея ориентиров. Что значило быть евреем в современном мире? Что значил иудаизм, действительно ли его исповедание можно было считать частным делом индивида? Некоторые евреи пришли к варианту веры, очищенному от мифологии, без мессианизма и мечты о восстановлении Храма: они желали разделить религию и политику. Но такое решение удовлетворяло далеко не всех. На собственном горьком опыте евреи убедились, что европейская веротерпимость носит поверхностный характер. Антисемитизм стал у христиан закоренелой привычкой и не мог легко исчезнуть. Действительно, европейцы успешно интерпретировали старые мифы о евреях в свете своих нынешних устремлений. Евреи во все большей степени чувствовали себя чужими и уязвимыми в «прекрасном новом мире» прогресса. И, не имея на земле по-настоящему своего места, они инстинктивно обращались к Cиону.

Еще в 1840 г., после того, как францисканцы инспирировали в Дамаске еврейский погром – первый в исламском мире, – сефардский раввин из Сараево, Иегуда Хай Алкалай призвал евреев взять свою судьбу в собственные руки. Коль скоро жизнь под властью мусульман вовсе не так безопасна для евреев, как считалось, – писал Алкалай в своем труде «Минхат Иегуда» (приношение Иегуды), – им нет смысла покорно ожидать пришествия Мессии: «…спасение народа прежде всего в руках самих сынов народа» (Hertzberg, p. 106). Нужно организоваться, избрать лидеров и создать фонд, средства из которого пойдут на приобретение земли в Палестине. В 1860 г. со сходными идеями выступил ашкеназский раввин Цви Гирш Калишер, с беспокойством наблюдавший за тем, как в Польше набирает силу национализм. Чем это обернется для евреев, не имеющих собственной земли? Им нельзя сидеть сложа руки в ожидании мессии, нужно развивать собственный национализм. Пусть Монтефиоре и Ротшильды учредят компанию, которая займется переселением евреев в Палестину, организуют их массовую миграцию в те места, которые они по праву могли бы называть своими. Большинству ортодоксальных раввинов, не желавших идти на компромиссы с современностью и настаивавших на строгом соблюдении традиционных обычаев, подобные новые идеи были совершенно чужды. В сионизме они видели нечестивую попытку насильственно приблизить спасение. Однако пример Алкалая и Калишера показывает, насколько естественно евреи, страдающие от враждебности окружающего мира, обращались именно к Сиону. В дальнейшем сионизм развивался как светское движение, его идеологами стали по большей части евреи, утратившие веру в Бога, но по двум этим раввинам видно, что у движения имелся и религиозный потенциал.

Отцом сионизма считается Мозес Гесс, ученик Маркса и Энгельса, интерпретировавший древнюю библейскую мифологию в духе революционных идей социализма и национализма. Он одним из первых заметил, что в националистически настроенной Германии появляется новый антисемитизм – не религиозный, а расовый. Чем сильнее делалась преданность немцев Фатерлянду, тем больше они ненавидели и притесняли евреев за то, что те не принадлежали к арийской расе и не имели своей земли. Мало кто в то время поверил Гессу – большинству казалось, что Германия готова позволить евреям ассимилироваться, – между тем как он верно уловил суть подспудных процессов, протекавших в обществе. В его классической работе по сионизму «Рим и Иерусалим» (1860) проводится мысль о том, что евреям предстоит создать в Палестине социалистическое общество: они, подобно Джузеппе Мадзини, призванному освободить вечный город на Тибре, должны освободить вечный город на горе Мориа. Социализм и иудаизм полностью совместимы, не зря ведь учили пророки, что самое важное – это справедливость и забота о бедных. Когда евреи создадут в Иерусалиме социалистическое сообщество, свет вновь воссияет с Сиона и наступит предсказанная Марксом утопия, которую Гесс отождествлял с мессианским царством и называл «шаббатом истории».

Тем европейским евреям, которые ощущали себя отодвинутыми на задворки жизни, глубоко импонировали взгляды немецкого историка Генриха Греца, учившего, что иудаизм более чем уместен в сильно политизированном мире современности. В своей фундаментальной двенадцатитомной «Истории евреев» (1853–1876) он спорил с реформистами (сторонниками обновления иудаизма), доказывая, что евреям не стоит брать пример с христиан и отделять религию от политики. Иудаизм по самому своему существу религия политическая. Со времен Давида у евреев существовал творческий синтез политики и веры. Даже после разрушения Храма евреи создали Талмуд как замену Святой земле: «…талмудические "ограды" во всем мире превращают каждый еврейский дом в часть Палестины с отчетливыми границами» (Graetz, p. 56). Святая земля, таким образом, у евреев в крови. «Тора, народ Израиля и Святая земля образуют, можно сказать, мистическое единство, их неразрывно соединяют друг с другом незримые узы (Graetz, p. 18). Это священные ценности, множеством переплетающихся нитей связанные с еврейским самосознанием. В отличие от Гесса, которым он искренне восхищался, Грец не был сторонником переселения в Палестину. Побывав в Святом городе, он ужаснулся отсталости иерусалимских евреев и убожеству Еврейского квартала. Главным вкладом Греца в дело сионизма стала его «История». Эта книга воспитала целое поколение еврейской интеллигенции, которая на ней училась переосмысливать древние традиции в свете современной философии.