Читать книгу "Солоневич - Константин Сапожников"

Судя по тональности письма, Солоневич не слишком верил, что его встретят литаврами и фанфарами:

«Около года тому назад, после разрешения переписки с заграницей, я обратился к некоторым людям в Нью-Йорке, имена которых я пока не хочу называть. Я получил восторженный ответ и кучу обещаний: посылки, одежда, визы. Я никому больше не писал. Прошёл год. Мы также наги, голодны и „безвизны“, как и раньше. Полагаю, что я здесь столкнулся просто с хлестаковщиной. Но не исключается и худшее. Приходится начинать всё сначала».

В этом письме несколько раз упоминается о голодной «дипийской» жизни: «Вот я, писатель с почти мировой известностью — мои книги как-никак появились на 17 языках, — не так давно атаковал в поле ястреба, отбил у него остатки недоеденного кролика, мы их сварили и съели: ну чем не Питекантропия?!»

Этот «сюжет с ястребом» в развёрнутой форме Солоневич использовал позднее в книге «Диктатура импотентов». С шокирующей откровенностью он коснётся темы лишений и голода, с которой «дипийцы» повседневно сталкивались в оккупированной Германии. Вот фрагмент из книги:

«Совсем недавно, в марте 1947 (сорок седьмого!) года я очень хотел есть. Не в первый раз и не я один: также хотели есть мой сын, его жена и мой внук. И есть было нечего: очередная посылка от наследников Нэтти Бумпо нам, наследникам Гегеля, где-то застряла по дороге… Мои репортёрские глаза заметили огромную хищную птицу, что-то доедающую, а мои футбольные ноги понесли меня к ней. Это было что-то вроде морского орла, и доедал он — без карточек — какого-то кролика. Орел был огромен. Он расправил свои самолётные крылья и встретил меня угрожающим клёкотом. Я сгрёб основательный сук: дело шло о struggle for life — о пище. Так мы стояли оба: писатель и птица. Я сделал несколько шагов вперёд. Птица ещё выше подняла свою орлиную голову. Я снял пальто, обернул его вокруг левой руки, как плащ тореадора, и стал наступать. Птица заклекотала ещё раз — потом, видимо, признав моё культурное превосходство — взмахнула крыльями и улетела. На земле оказались задние ноги кролика, остальное птица уже успела съесть. Я эти остатки поднял. Мы их сжарили и съели. Ну — чем не Питекантропия?»

Статья «Иван Солоневич спасся» заканчивается драматическим прогнозом:

«А пока что — отвратительно до предела. И не только потому, что есть нечего, а ещё и потому, что остатки т. н. христианской морали в Европе (если она здесь когда-либо вообще существовала) ещё более гнусны, чем останки кролика. Если сегодня Сэми и Томми отсюда уйдёт, то сегодня же вечером начнётся всеобщая резня — все будут резать всех. Но и все будут резать нас: как классовых, расовых и проч. чужаков».

Нужно ли говорить, что статья «Иван Солоневич спасся» была «замечена» сотрудниками советской резидентуры, действовавшей в тот период в Сан-Франциско. Информация об «откровениях» «известного антисоветчика» в дипломатической вализе ушла в Москву на Лубянку.

Летом 1947 года лагерь Хайденау возглавил новый начальник — мистер Левин, «свеже импортированный из Англии». У Солоневича отношения с ним не сложились. В книге «Диктатура импотентов» есть пассажи, которые прямо указывают на то, что у писателя не раз чесались руки, чтобы «дать м-ру Левину по физиономии». Останавливало Ивана только то, что в качестве «ди-пи» он был очень уязвим. Конфликт в конечном счёте мог привести к его «показательной» высылке в Советский Союз, чтобы другим бунтарям неповадно было оспаривать решения начальства. Особенно раздражало Солоневича то, что Левин, «бывший невзрачный писец на задворках какой-нибудь конторы», с бюрократическим упрямством пытался «вернуть» его в барак: мол, отныне никаких послаблений в режиме для всех приписанных к лагерю не будет!

Борьба завязалась нешуточная, но все бюрократические крючки Левина Солоневич преодолевал с помощью кучи документов, справок и разрешений военного управления оккупационной зоны.

Тем временем семейный «клан Солоневичей» пополнился ещё одним членом — малышкой Улитой. Для подтверждения права на паёк девочку нужно было еженедельно показывать лагерному начальству: жива или нет, не получают ли эти хитрые «ди-пи» питание на «мёртвую душу». Для Солоневичей с их опытом преодоления бюрократических сетей проблем с этим не было:

«От нас до лагеря 15 километров просёлочной дороги. Авто, понятно, у нас нет. Возить новорожденного ребенка на вело или на чём попадя никакой возможности нет. Сын арендует на час-полтора соответствующего ребёнка в одном из немецких семейств в Хайденау и демонстрирует его любвеобильной администрации: вот, видите, жива».

Были просветы и «на фронте» борьбы с голодом. Из Соединённых Штатов стали поступать продовольственные посылки от Марины Сергеевны Кингстон и Александра Фёдоровича Клюшкина. Они же взяли на своё «обеспечение» семейство Левашовых-Дубровских. И Солоневичи, и Дубровские считали, что именно эти посылки спасли их от полуголодного существования в первые послевоенные годы.

Через Международную организацию помощи беженцам — IRO — Иван Солоневич после долгих, временами унизительных хлопот получил на всю семью визы в Аргентину. Рутика из-за замужества за «владельцем нансеновского паспорта» утратила своё немецкое подданство и была вынуждена переоформлять документы. Это задержало её выезд из Германии на несколько месяцев.

И вот Солоневичи снова собираются в дорогу. Они щедро заплатили водителю грузовика, чтобы без проблем добраться до Фаллингсбостеля, откуда отправлялись за океан «дипийцы», которым повезло с поисками принимающей страны. Фаллингсбостель оказался жутким местом: при нацистах вокруг городка действовали концентрационные лагеря для советских военнопленных. Неухоженные кладбища, заросшие лебедой и крапивой, с тысячами безымянных могил, были страшным напоминанием о недавней войне.

Тягостные дни мая 1948 года Солоневичи провели в «дипийском» лагере Фаллингсбостеля: нескончаемые ряды огромных солдатских казарм, переполненных измученными людьми. Было сыро, голодно и по ночам холодно. Сырость увлажняла табак, и это особенно злило Ивана. Без курения он нервничал больше обычного. А тут снова анкеты, бесконечные комиссии и — полная неизвестность о том, что «готовит грядущий день». Юра сутками бился в неимоверно длинных очередях, чтобы добыть билеты на поезд до французского города Канны. Именно оттуда им предстояло отправиться в далёкую Аргентину. Но конкурентов было много, казалось, что все жители Европы спешили покинуть свой континент, словно предчувствуя новые беды, войны и катастрофы. Среди тех, кто ожидал отправки, было несколько еврейских семейств. Несмотря на новые времена и особую предупредительность оккупационных властей, они боялись оставаться в Европе. Особенно много говорили о советской угрозе и агрессивных планах Сталина. Наконец Юра с помощью всё той же IRO получил билеты на поезд. И Солоневичей не огорчило, что все билеты были «стоячие»: только бы скорее выбраться из Питекантропии!

Канны стали их последней остановкой в Европе перед отбытием в Южную Америку. С вокзала семейство прямиком направилось в отель на берегу моря. После мучительной ночи в забитом до предела поезде, в антисанитарных условиях, среди десятков таких же несчастных «клиентов» IRO, отстаивавших своё право на лишние сантиметры пространства в тесном вагоне, Солоневичи выглядели не лучшим образом. Они с честью выдержали это последнее перед броском за океан испытание, гордо продефилировав мимо курортников: растрёпанные, помятые, увешанные детьми и пожитками, источая «запах странствий», который ничем не напоминал аромата «Шанели». Приведя себя в порядок, в предвечерний час Солоневичи все вместе вышли на берег. Покой, мягкий средиземноморский ветерок, неторопливый шорох прибоя. Сонное мерцание городских огней успокаивало, возвращало надежды на счастливое будущее «подальше» от разрушенной враждебной Европы, в которой у Солоневичей не было ни крыши над головой, ни перспектив, ни гарантий безопасности.