Читать книгу "Жизнь на грешной земле - Анатолий Иванов"

— Хе-хе, да ты не бойсь. Что у Кучума за войско? У них даже конской сбруи путной нету.

Максим Строганов чуть махнул рукой, тотчас подскочил слуга с подносом. На подносе два кубка золоченого стекла.

— В покорность надо Сибирь привесть, Ермак Тимофеич. Сделаешь — озолочу… После нас, хозяев, первым будешь и в Пермском крае, и в Сибири. И власти у тебя будет, хе-хе… поболе, чем у царя в его царстве. Схошь — так и гарем заведешь поболе, чем у турецкого султана. Ну, Ермак Тимофеич!

Золоченые кубки ударились с глухим звоном.

…Раздался звон и грохот за дверью, вбежал слуга с кровоподтеком под глазом:

— Разбойники! И поднос с вином отобрали!

Максим Строганов опять подошел к окну На улице пьяный казак, еле переставляя ноги, несет поднос с бутылками к куче пирующих. Запнулся, упал, бутылки раскатились по траве.

— Усмири ты казаков своих, Ермак Тимофеич! — взмолился он.

— Счас — невозможно, — спокойно ответил Ермак.

Богато уставленный вчера винами и закусками стол теперь был чист, трое Строгановых сидели в пустой зале, слушали, как казаки песни горланили за окнами.

— Дал бог защитников, — сказал Никита. — Вчера буянили, ныне с утра вломились в погреба, на опохмелку еще полдюжины бочек высадили.

— Зато драться здоровы, — усмехнулся Семен. — Вот Кузьме вчерась припечатали, аж слег.

Максим вытащил из кармана кусок пергамента.

— Что вино? Вы глядите, чего атаман этих разбойников требует! Ужас, сколько пороху, свинцу, разных съестных припасов тут расписал. Разор! Да еще, говорит, пушки надобны.

— От Кучумовых людишек нам бед все прибавляется, так уж потерпим кой-какой убыток и от защитников, — сказал Семен.

— Убыток-то ладно, — усмехнулся Никита. — Приказчики вон доносят, что мужички наши заволновались, в казацкую ватагу просятся. Не быть беде бы, дядюшка.

— Не мешкая в Сибирь, спровадить их! — воскликнул Максим.

— А не поздно? — спросил Никита. — Вот-вот мухи белые полетят.

— Не поздно, — сказал Семен. — Кучумку-царя успеют потрясти. А коли от морозов потом околеют, так не с нас спрос, а с бога. — Семен перекрестился. — А следом за ними других ратником нам сподручнее посылать станет.

Кучум — высокий, подслеповатый старик, утопая в подушках, окруженный свитой, сидел в своем шатре и смотрел на извивающихся перед ним в танце полуголых невольниц.

Восточные сладости и крепкие яблоки горой лежали на золотых подносах. Рядом с Кучумом сидел молодой красивый татарин лет двадцати пяти, сын Кучума Алей. Небольшой кинжал в серебряных ножнах поблескивал на его поясе. Не отрывая глаз от танцовщиц, он время от времени брал сладости и клал в рот. По другую сторону стоял главный советник хана — карача.

Распахнулся полог, появился, сверкая украшениями на одежде, на рукоятке кинжала, татарин лет под тридцать, шагнул сквозь строй танцорок.

— Великий хан! В город Кергедан прибыл какой-то атаман Ермак с большой дружиной казаков!

— Племянник Маметкул! Свет все больше гаснет в моих глазах. И скоро я совсем не буду видеть такую красоту Не отнимай у меня последних удовольствий…

— Строгановы снаряжают казаков для похода на тебя, хан!

— Этих невольниц прислал мне правитель Бухары, — спокойно сообщил Кучум, не реагируя на слова Маметкула.

Закончив танец, невольницы склонились ниц.

— Вон та башкирка, отец.

— Это не башкирка, а казашка. Возьми ее себе для утехи, сынок.

Молодой татарин встал, грубо дернул за косы молоденькую невольницу, повел из шатра.

Кучум сделал знак, остальных невольниц как ветром сдуло.

— Мне уже донесли про казаков, — сказал Кучум. — Только ныне я воевать с ними не буду.

— Но, великий хан… — воскликнул было Маметкул.

— Нынче мы нападем на город русского царя Чердынь, — повысил голос Кучум. — Воевода Чердыни князь Перепелицын обязательно прибывших казаков в помощь себе попросит. Строгановы отказать не посмеют. А там зима наступит — к нам не добраться. Войска на Чердынь поведет мой сын Алей. А ты, Маметкул, хорошенько готовь воинов для сражений с казаками в будущем году. Так ли я решил, карача?

— Ты, как всегда, мудр, хан, — угрюмый карача низко склонился в поклоне.

— Война потребует больших расходов, — проговорил Кучум. — Повелеваю — дань со всех сибирских улусов брать двойную!

— Великий… — промолвил робко один из приближенных. — Люди и без того стонут, трудно их держать в повиновении.

Взрыв ярости вдруг потряс Кучума.

— Сечь до смерти! Жечь огнем! Рвать лошадьми всех, кто ропщет, кто не повинуется! Пусть реки заполнятся кровью, а солнце навсегда потонет в дыму, но Сибирь будет покорна мне!

Около двух десятков малых, средних и больших стругов с поднятыми веслами и убранными парусами покачивались на воде.

А на берегу строгановские попы служили молебен. Перед ними было выстроено все казачье войско, 500 с лишним человек. Одеты они были по-разному, кто в казацких кафтанах, в мужицких зипунах и поддевках, в войлочных и бараньих лохматых шапках, простоволосые, но все здоровые, могутные, хорошо вооруженные — при саблях, здоровые, могутные, хорошо вооруженные — при саблях, пищалях, за кушаками — ножи, сбоку — пороховницы.

В разных местах покачивались на древках иконы и казацкие знамена, под которыми стояли бывшие холопы челядь бояр, обнищавшие крестьяне. Вся эта деклассированная вольница уже хмелела в предчувствии богатой добычи. Ермак, Иван Кольцо, другие атаманы и есаулы стояли впереди под иконой-знаменем дружины, на которой архангел Михаил, одетый в доспехи русского воина и восседавший на крылатом огненном коне, поражал копьем дракона.

Все трое Строгановых и Ермак прошлись перед казачьим войском, остановились.

Из-за лабаза вышло человек 50 стрельцов во главе с Анфимом заворихиным. Встали с краю.

— Эт что? Ваши приглядыши за мной будут? — спросил Ермак.

— Ты что, Ермак Тимофеич! — Семен Строганов обидчиво покачал головой. — Проводники и помощники тебе. Пушницу, всякий ясак с ними отправлять нам будешь… Ну, с Богом. Снарядили мы дружину твою вроде справно, а коней, сколь потребуется, тама брать будешь.

— До зимы с Кучумкой, глядишь и разделаешься, — сказал Никита.

— Грузитесь, — буднично сказал старший Строганов, опираясь на костыль.

Один за другим переполненные людьми и снаряжением струги выгребают от пристани на стремнину, там распускают паруса и убирают весла. Ветер ходко гонит лодки вниз по течению.

На последний струг садятся Ермак с Иваном Кольцом. Ермак оглянулся, снял шапку.

Трое на берегу стояли недвижно Лишь старый Семен чуть качнул бородой.