Читать книгу "Расстрелянный парламент - Анатолий Грешневиков"

* * *

Свидетельствует Юрий Гранкин, офицер, начальник охраны Председателя ВС РФ:

«Не успев выйти из отделения милиции, я попал в оцепление. Меня заставили раздеться (прямо на улице), поставили к стенке лицом, там внизу было написано слово: «Ельцин». Заставили кланяться этому слову, а сами начали бить дубинками по спине. Я упал на колени – приказали встать. Встал. Подошла крытая машина, меня бросили в нее и повезли. На пустыре – держали под автоматом. Поставили ствол автомата к подбородку, и сержант говорит: «Сейчас мы тебя здесь прикончим и бросим в траншею». Подошел офицер и говорит: «Ну-ка, бегом отсюда!» Я взял сумку и побежал. Оглянулся, они прицелились, но не выстрелили.

…Я преклоняюсь перед Председателем ВС РФ Р. И. Хасбулатовым – человеком, который своим примером показал мне и моим товарищам, что такое Честь, Совесть и Закон.

Спасибо ему большое…»

* * *

Свидетельствует депутат России Владимир Исаков:

«Меня вталкивают в какой-то подъезд. И сразу – удар по голове. Инстинктивно хватаю слетевшие очки. Кровь заливает лицо. Удары сыплются справа, слева. Мат. Крики. Бьют кучей, толкаясь и мешая друг другу. Омерзительно разит перегаром. Наконец один догадался: «А ну, отойди!» – раздвинув остальных, размахивается автоматом и пытается ударить в пах. Уворачиваюсь – рассаживает прикладом ногу до колена. Срывают депутатский значок, пытаются укрепить его мне на лоб, на свежий кроповодтек. Кто-то ударяет по сумке так, что она лопается: по полу веером летят бумаги – документы съезда. Секундное замешательство – они этого не ожидали.

Пытаюсь усовестить: «Что же вы делаете… Я же таких, как вы, в университете законам учил…» Броском выталкивают наверх, на лестничную клетку.

На ней тоже бьют. Вижу рядом массивную фигуру Ивана Шашвиашвили – его «обрабатывают» сразу несколько омоновцев. Бьют женщин – Светлану Горячеву, Ирину Виноградову. Слышу пронзительный крик Сажи Умалатовой: «Прекратите! Прекратите!» Из гущи людей омоновцы вылавливают и куда-то уводят парня в форменных военных брюках. По многим свидетельствам, таких расстреливали…

Наконец, натешившись, нас выталкивают из подъезда».

* * *

Ополченцы пробились, выскочили из блокады и вынесли раненого командира…

Выскочили прямо к американскому посольству.

* * *

Омоновцы обыскали сотрудницу аппарата Верховного Совета. Женщин обыскивали без церемоний… У этой нашли деньги, она недавно получила зарплату. «Ого, тут тысячи… Давай сюда!»

Деньги отбирали у всех.

* * *

Фашисты, видимо, могут гордиться омоновцами. Не эсэсовцы, а омоновцы сломали ребра работнику аппарата ВСЕРФ Е. Филатову.

У депутата от Татарии Вакифа Фахрутдинова после избиения из глаз долго сочилась кровь. После жестоких истязаний попал в больницу депутат Уткин.

Некоторые депутаты попали в четвертое отделение милиции на Таганке. После диких избиений их бросили в камеру. Прямо на глазах депутатов милиционеры, молодые офицеры, стали насиловать приведенную пьяную женщину. Она кричала. А они насиловали. Караул менялся. И снова на нее залезали мужики. Женщина в истерике кричала: «Ну что вы, ребята, я уже больше ничего не могу, я уже все отдала, у меня сил нет, я умираю, у меня же сын дома». У депутата, который принес свидетельские показания в «Комсомольскую правду», было ощущение, что он в дерьме. Он никогда не мог себе представить, что русские могут быть такими.

Об этом факте газета «Комсомольская правда» подробно написала в статье «Вне закона – и без закона?» (12.10.93 г.), под рубрикой «Свидетельство очевидца».

Приводились и другие факты избиения депутатов Моссовета, журналистов и даже заместителя коменданта Кремля Гусева.

* * *

Почему гражданская война называется гражданской?!

В осажденном парламенте я разговаривал на эту тему с татарским писателем, депутатом Ринатом Мухамадиевым. Он говорил, что зря Ельцин «беспокоится» о гражданской войне – для этого, мол, нужны как минимум граждане… А где они, граждане России?!

И все-таки… Если русские убивают русских – это гражданская война. А если брат убивает брата?.. Это еще хуже, зловещее, и названия этому нет.

Когда я узнал об этой истории, я не поверил. Потом появились свидетельства…

Когда Геннадий Портнов уходил в Дом Советов, мать упала на колени… Но он не мог не пойти. Ельцин бросил ему вызов. Он должен был встать на защиту Конституции.

Мать будто что-то чувствовала, и она оказалась права: когда сына Геннадия повели на расстрел, то он среди омоновцев узнал своего родного брата.

Свидетельство Г. Портнова опубликовала «Литературная Россия». Его стоит привести полностью:

– Пленный, я шел в одной группе с двумя народными депутатами. Их вырвали из толпы, а нас прикладами стали гнать к бетонному забору. Уже метрах в ста от забора я понял, что нас ведут расстреливать. На моих глазах людей ставили к стене и с каким-то паталогическим злорадством выпускали в мертвые уже тела обойму за обоймой, у самой стены было скользко от крови. Ничуть не стесняясь, омоновцы срывали с мертвых часы, кольца. Произошла заминка, и нас – пятерых защитников парламента – на какое-то время оставили без присмотра. Один молодой парень бросился бежать, но его моментально уложили двумя одиночными выстрелами. Затем к нам подвели еще троих – баркашовцев – и приказали встать у забора. Один из баркашовцев закричал в сторону жилых домов: «Мы русские! С нами Бог!»

Один из омоновцев выстрелил ему в живот и повернулся ко мне. И я встретился глазами со старшим сержантом московского ОМОНа Алексеем Портновым – своим родным братом!

По всей вероятности, я был в какой-то степени готов к этой встрече, поэтому он растерялся больше, чем я. Но он быстро взял себя в руки и, указывая на меня, сказал: «Этого я забираю с собой!»

Я спросил: «А почему такие привилегии?» Он подошел вплотную и сказал: «Не дури, Генка!» Я размахнулся, ударил его по лицу и сказал, чтобы меня расстреливали вместе со всеми. Ко мне подскочил другой омоновец и стал бить меня прикладом. Леха стоял, как вкопанный, а потом повернулся к своим бойцам и сказал: «Не убивайте его, это мой брат…» Омоновцы просто остолбенели. А со мной приключилась самая настоящая истерика. Я провоцировал их на то, чтобы меня расстреляли. Видимо, сказалось потрясение от всего происшедшего. Я кричал Алексею, что если он меня сейчас не убьет, я его сам прикончу дома на глазах у матери.

Леха заплакал, а его товарищ схватил меня за куртку и поволок через двор. Возле какой-то громоздкой машины он остановился и приказал мне: «Беги отсюда!»… Мне не хотелось идти домой, но я заставил себя это сделать ради матери. Был очень тяжелый разговор, но я сказал совершенно твердо: в этой квартире – либо я, либо Алексей. Мама рыдала, отец просто на глазах состарился. Но я не могу и не хочу жить в одной квартире с убийцей. Поэтому из дома я ушел. А брата у меня с тех пор нет…»