Читать книгу "Соната незабудки - Санта Монтефиоре"

Сесил, почему женщины подвергают нас таким пыткам? Я отдал свое сердце Одри, и она приняла его. Мы любили друг друга с безумством людей, чей союз предопределен звездами. Мы плыли против течения в надежде, что ветер переменится и мы будем свободны, чтобы открыто любить друг друга. Но кто мог предположить, что нас ждет такая жестокая буря? Айла умерла и унесла с собой сердце Одри. Мне стыдно, что я укоряю Айлу за то, что она ушла в такой неподходящий момент. Я не могу оставаться в Аргентине, если Одри не хочет быть со мной. Я не смогу жить с этой болью. Я выброшу свои мечты в воды океана и вернусь, когда морские приливы и отливы изменятся в мою пользу, а до того благословенного момента я буду неустанно ждать в каком-нибудь мексиканском городе, где никто не знает, как прекрасна Одри. Прости, что мы втянули тебя в такой беспощадный танец. Мы никогда не хотели причинить тебе боль, просто хотели скрыть наше чувство. Мы с тобой оба — жертвы любви.

Луис

Затем полные слез глаза Одри опустились ниже, к фразе, которую Сесил написал под текстом записки:

И когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого, чтобы и Отец ваш Небесный простил вам согрешения ваши.

От Марка 11:25

Она неотрывно смотрела на эти слова, и чувство стыда пронизывало все ее существо. Скоро ее сознание затуманилось, и она уже больше не могла читать. Сесил знал об их любви с самого начала. Должно быть, он знал, что происходит, когда она вернулась домой, отправив близнецов в школу-пансион, а Луис ожидал ее, играя на пианино. Он принял все это, но никогда не сдавался. Однако самую большую боль ей причиняло то, что он выбрал прощение. Благородство ее супруга очередной раз тронуло ее, но теперь оно оставило в ее душе глубокий неизгладимый след.

И вдруг дом наполнили звуки: кто-то играл «Сонату незабудки». Чарующие волнообразные переливы проникали в душу Одри. Внезапно в ушах зазвенело от боли. Она закрыла их руками, чтобы не впускать мелодию их с Луисом любви, которой теперь не было места в их жизни. Она оскорбляла память о Сесиле. Сесиле, который никогда не переставал любить ее, даже в те месяцы и годы, когда она мечтала о его брате, носила чужого ребенка, планировала оставить его и начать новую жизнь на другом конце света. «Соната незабудки» теперь напоминала о его доброте, его долготерпении и его боли. Слезы сожаления обжигали ей щеки. Да, волшебное небо цвета розового фламинго с оттенками красного и золотого проводило в последний путь во всех отношениях достойного человека… Душа Сесила Форрестера заслуживала всех этих почестей. Она заслуживала большего… Сесил заслужил ее верность. Она не любила его при жизни, но может любить после смерти. Эгоистичная любовь Луиса вдруг поблекла, не выдержав сравнения с глубоким чувством ее супруга.

Спотыкаясь на каждом шагу, Одри поспешила вниз. Музыка становилась все громче, аккорды звенели в ушах, словно крики диких животных. Увидев ее взволнованное лицо и горящие глаза, Луис перестал играть и нахмурился. Она протянула ему записку. Грейс наблюдала за происходящим с дивана, не осмеливаясь даже дышать. Луис прочитал ее, и тишина вдруг стала такой же громкой, как только что звучавшая музыка. Затем он поднял глаза, мгновенно наполнившиеся бесконечной грустью. Он понял — смерть Сесила не принесла им свободы, она навсегда их разлучила. Разве смогут они возобновить свои отношения после того, как он столько лет приносил свои желания и чувства в жертву собственной любви?

Луис встал, набросил на плечи пальто, надел шляпу, по привычке сдвинув ее на бок. Затем подошел к Одри, глядя ей в глаза, которые снова стали отрешенными, но уже не таили в себе одиночество. Он обнял ее, поцеловал в щеку, в последний раз вдыхая запах ее кожи и наслаждаясь близостью тела, которое когда-то двигалось с ним в одном ритме под мелодию любви, звучавшую в их душах, которая, как им казалось, никогда не умрет. Он внимательно осмотрел каждую черточку ее лица, хотя в этом не было необходимости, потому что ее лицо он никогда не смог бы забыть. Потом он ушел. Они услышали, как захлопнулась дверь. Казалось, в комнату ворвался зимний ветер и унес Луиса. Все, что им осталось, — это напряжение и почти осязаемое чувство потери.

Грейс посмотрела на мать, затем на дверь. Ее лицо было печальным и встревоженным. Одри медленно кивнула, не говоря ни слова. Грейс не нужно было другого знака — она спрыгнула с дивана и выбежала на дорогу.

— Луис! — закричала она вслед. — Луис! — Ветер подхватил ее слова. Он остановился и обернулся. Он видел, как она бежит сквозь темноту, и его лицо озарилось робкой улыбкой. Он был так благодарен, что видит ее. Девушка обвила руками его шею. Шел мелкий снег, и его пальто было мокрым. — Это не конец, Луис, это начало, — сказала Грейс, прижимаясь щекой к его плечу. — За зимой всегда приходит весна, разве не так?

Луис был слишком взволнован, чтобы говорить. Он положил руку ей на голову, поцеловал в лоб, понимая, что его слезы скатываются ей на волосы. Затем она отстранилась и посмотрела на него глазами ребенка.

— То, что вы начали с мамой, продолжается во мне. Я люблю тебя! Теперь ты — мой отец.

Луис проглотил ком в горле. Он так много хотел ей сказать, но слова не слушались его. Он неуверенно провел по ее лицу рукой, осознавая, что в последний раз плакал тогда, в аэропорту, когда понял, что Одри навсегда потеряна для него. Теперь его слезы были вызваны не печалью, а радостью. Грейс — его ребенок. Она никогда не оставит его…

Они долго-долго смотрели друг на друга, не в состоянии найти слова, способные выразить их чувства. И Луис начал тихонько напевать мелодию. Грейс слушала до тех пор, пока не уловила мотив и не стала напевать ее вместе с ним. Вначале несмело, а затем, по мере того, как мелодия становилась более знакомой, с большей уверенностью. В бархатной темноте пустой улицы они стояли, прижавшись друг к другу, и вместе напевали новую сонату — сонату будущего, которое начиналось сейчас с их первых осторожных шагов по мокрому тротуару.

Когда Грейс вернулась домой, мама сидела за пианино. Ее пальцы касались клавиш, которые все еще вибрировали от музыки, которую играл он. Она присела рядом и склонила голову ей на плечо.

— «Соната незабудки», — сказала она.

Одри кивнула.

— Откуда ты знаешь? — спросила она, потому что это название принадлежало ей одной.

— Иногда я следила за твоим танцем сквозь щелочку в двери. Я называла это твоим «танцем слез». Я не знала, почему ты танцуешь, но интуитивно понимала, что об этом нельзя спрашивать. Я боялась, что ты можешь перестать танцевать, а мне так нравилось наблюдать за тобой… Потом ты достала странную маленькую тетрадь в шелковой обложке. Ты что-то записала, затем попыталась писать на следующей странице, но так и не смогла. Однажды, когда тебя не было дома, я не могла сдержать свое любопытство, нашла ее и открыла.

— «Соната незабудки», — задумчиво улыбнулась Одри.

— Несколько точек и пятна от слез.

— Я так и не смогла ее записать.