Читать книгу "Сибирская жуть-6. Дьявольское кольцо - Андрей Буровский"

Лицо у Асиньяра вдруг стало напряженным и спокойным. Он шагнул… нет, скорее потек… просто не знаю, как сказать. Словом, был Асиньяр там, мгновение спустя — уже здесь… С тихим шелестом сабля покинула ножны.

Горбашка притих, отшатнулся с каким-то придушенным писком. До него, кажется, дошло. Выстрел показался оглушительным в таком небольшом помещении. Асиньяр остановился, словно натолкнувшись на преграду. Сергеич перевел оружие; в нескольких сантиметрах от носка сапога взметнулся фонтанчик, с силой хлестанул по голенищу. На мгновение повисла тишина.

— Хан, ты не должен рубить его саблей; у нас есть оружие сильнее твоего, мы не позволим тебе убивать. И это не позор для тебя, потому что это не слуга. Это тоже важный человек, — Сергеич щелкнул пальцем, подыскивая нужные слова.

— Юродивые тоже бывают важными людьми, Асиньяр, и их нельзя рубить и обижать, — медовым голоском вставил Михалыч, — по-настоящему, этот человек вовсе не хотел тебя обидеть, он просто не умеет себя вести.

Горбашка опять издал какой-то горловой звук, но Асиньяр уже слушал только Михалыча.

— У нас тоже есть юродивые. Но мы не любим ведунов… Почему вы позволяете язычникам проявлять свои наклонности? Это опасно…

— Он даже не язычник, он не умеет поклоняться никаким богам… Ты извини его, хан Асиньяр, мы тебя просим об этом.

И снова в бороде сверкнули зубы.

— Ничего не сделаю, если покажете свое оружие. Я видел огненный бой только в Москве и Персии, но тот был очень большой…

Асиньяр пытался показать, какой был тот огненный бой, сабля мешала, он сунул ее в ножны, огляделся. И видно было — интересно ему все, не знает, на что первое смотреть.

— Ты умеешь говорить по-русски? — вдруг обратился Асиньяр к одной из дам.

— Да… Да, умею. Немножко…

— Ты был прав, ты не солгал, — кивнул Мише Асиньяр. Русские женщины здесь и правда ходили в штанах. — А теперь покажи мне ваше оружие и скажи, как я должен обращаться к тебе и к твоему другу, чтобы я мог говорить с вами вежливо.

Следующие несколько часов были в своем роде интересны… Но, скажем так, не для всех обитателей лагеря. Лучше всех было Сергеичу — сначала он показывал Асиньяру свой пистолет, потом — ружье Михалыча. Пришлось уйти в сторону, и там, судя по звукам, Сергеич учил Асиньяра стрелять. Потом охранники принесли автомат, и там стало уже совсем весело.

Особенно когда Михалыч пошептался с охранниками и в двух шагах от стрельбища возникли брезентовые полотнища с большим количеством разнообразнейшей посуды. На третьей скорости рванула машина, вернулась с ящиком напитков. Володя и Вася давно провели некоторые организаторские действия… в результате несколько девушек с оживленным щебетанием уже резали овощи, а Михалыч с озабоченным ликом собственноручно смешивал ингредиенты, часто пробовал, что получилось. Порой он скармливал пробы девицам и обсуждал, как там насчет соли и сметаны.

Девицы сбегали за луговыми цветами, приготовили еще и какую-то вкусную водичку, и сладостей; под руководством Михалыча натянули тент. Володя смотрел на Михалыча с восхищением — отечески улыбаясь, тот руководил девицами, и те явно тянулись к Михалычу. Не было у него ни маниакального лидерства и агрессивности Горбашки, ни подчеркнуто «мужского» поведения Бушкина. Но почему-то было очень видно, что Михалыч, при всех своих патриархальных улыбках, в любой момент вполне способен вступить с девицами в отношения совсем не отеческие, а девицы будут не так уж и против… Трудно сказать, откуда это вытекало… Было видно, да и все. Впрочем, сейчас Михалыч (как и в большинстве известных случаев) стремился скорее выпить и закусить. И даже больше закусить, нежели выпить.

Выкатывалось солнце, постепенно становилось жарко. Охранники пошли посмотреть, чем там занимаются Бушкин с Асиньяром… и сами начали учить Асиньяра стрелять, и всяческим ружейным приемам. С импровизированного стрельбища доносилась такая пальба, словно лагерь брали штурмом империалистические хищники, пресловутые сионисты и боевики сразу всех эмигрантских подрывных центров.

Впрочем, интересно было и дальше. Раскрасневшийся, пьяный от впечатлений Асиньяр пил решительно все — кроме вина. В Польце к его услугам были пиво с медовухой, не упомянутое в Коране, так что привычка пить у него была. А здесь были такие напитки… и тоже — ни слова в Коране! Асиньяра посадили во главе; справа сел Бушкин, слева обжигал преданным взором начальник охраны.

Пьянел Асиньяр, как все очень добродушные, сильные люди — становился еще добродушнее и сильнее и веселился с безоглядным буйством. Если бы он еще не забывал при этом русского языка — все было бы совсем замечательно. Увлекшись, Асиньяр двинул длинную речь по-персидски, а потом стал ругаться по-угорски, по-прусски и на арабском. И Бушкин, что характерно, понимал.

Охранники кричали и шумели, пытались задирать девиц, но смотрели за порядком истово, а гостя, похоже, готовы были обожествить.

Математики постарше пришли не все — одни боялись Асиньяра, другие — Горбашку, третьи обижались на Михалыча. А которые пришли, ревновали к охранникам весело визжавших девиц.

Михалыч рассказывал, как надо копать палеолит, кружку охранников и математических девиц… А потом вдруг незаметно испарился, и Володе с Василием пришлось продолжать этот рассказ самим. Сперва они сочли это свинством со стороны Михалыча, подставкой и самым настоящим предательством…

Но спустя полчаса Володя обнаружил себя лежащим головой на коленях у одной из дев и рассказывающим что-то другой… кажется, о шурфовке одного кургана сарагашенского этапа; при этом он держал эту вторую деву за обе руки сразу. Хмель заволакивал сознание, но спустя еще четверть часа Володя обнаружил себя в кустах, целующим взасос одну из математических дев.

По соседству раздавался голос Василия — родственник пел серенаду, а начальник первого отдела удивлялся, как хорошо в Ростове учат испанский язык. Василий подтверждал это, называл имя-отчество этих великих учителей и рассказывал истории из своего ростовского детства, проведенного во Дворце пионеров. Алкоголь окончательно сделал Василия шпионом международного класса.

Тут девушка потянула Володю за руку, они двинулись глубже в лес, дальше от людей и голосов… и тут-то Володя вдруг проникся духом всей космической гениальности необъятно, нечеловечески мудрого Михалыча. Сам Михалыч в это время внимательно слушал рассказ Симра Авраамовича, как страшно они все голодали в черте оседлости, — особенно до того, как папенька купил второй завод.

Впрочем, не всем было весело. Горбашка долго слонялся по павильону, незачем включал и выключал приборы, попинывал, постукивал оборудование. Делать ему здесь было решительно нечего, но и уйти значило признать поражение… Себялюбивая природа Горбашки не терпела таких вариантов. Уже за полдень он ушел — сгорбленный и жалкий, но ничего не понявший и вынашивающий планы мести. Никто его так и не видел… до следующего утра.

Миша Садюк, его ученый кот, Макар Ахинеев, Сема Ермак и другие ученики Горбашки в это время уныло сочиняли проекты заяв в самые разные учреждения — от районного отделения милиции до разных межгалактических объединений. Им тоже было нехорошо и как-то странно, да и просто интересно — с места пиршества ясно доносилось ритмичное уханье, звон железными ложками по металлической посуде, радостный визг: там явно пустились вприсядку.