Читать книгу "Корсары Ивана Грозного - Константин Бадигин"

Потом он стал вспоминать, сколько людей погибло от его руки. Перед глазами тайного советника возникла гора расчлененных человеческих тел с отрубленными головами. «Кто за них ответит перед всевышним?» — мелькнула мысль. Стало страшно… «Я делал по царскому слову, значит, я невиновен. Царь ответит перед всевышним, — поспешил Малюта успокоить совесть. — Чего там вспоминать убитых! За них попы и монахи бога молят. Меня самого могут сегодня убить». Малюта вздрогнул и сразу облился холодным потом.

— Нет, меня не могут убить, — сказал он вслух, — я верный царский слуга.

Он снова вспомнил Афанасия Вяземского и снова пожалел, что его нет. Наконец Малюта потушил свечу и стал засыпать. Два раза его будили резкие крики какой-то ночной птицы. К рассвету он забылся в тревожном сне.

Всю ночь в грязь, растоптанную конскими копытами и человеческими ногами, валил мокрый густой снег.

Серым неприглядным утром вышел царь Иван из походного шатра. Слуги подвели коня. Царь сунул ногу в стремя, перевалился в седло, удобнее примостился, разобрал поводья. Настроение у него было отличное. Он хорошо выспался и был уверен в победе.

Окружившие царя воеводы слышали его любимую:

Уж как звали молодца,

Позывали молодца

На игрище поглядеть,

На Ярилу посмотреть.

Снег падал и падал тяжелыми хлопьями.

Царь Иван посмотрел на высокие стены, сделанные из белого камня, на тяжелые осадные пушки, полукругом охватившие крепость. Позади, за линией пушек, изготовились к бою русские полки.

Царь вздохнул, снял рукавицу, медленно стер теплой рукой налипший снег с лица и обернулся к трубачу:

— Начинай.

Раздался громкий, пронзительный сигнал, повторенный два раза. Фитильщики приложили дымящиеся фитили к затравникам. Загремели выстрелы, окрестность заволокло едким дымом. Из пушки «Золотой лев» вылетали шестипудовые ядра. За первым залпом последовал второй, третий… Стрельба длилась около двух часов не переставая. В городе начались пожары. Под защитой пушек русские воины потащили к стенам тяжелые осадные лестницы.

Крепостные пушки города Вейсенштейна сделали несколько выстрелов и смолкли.

К царю приблизился воевода и боярин Василий Голицын.

— Великий государь, время к городу приступать.

Царь Иван кивнул головой.

Ударили полковые барабаны, заиграли трубы. Пушки умолкли. Русские войска лавой устремились к крепости. Раздался громкий боевой клич.

Царь снял шапку и перекрестился. Сняли шапки и перекрестились окружавшие царя воеводы.

Воцарилось тревожное ожидание.

— Великий государь, — сказал боярин Голицын, — в передовом полку у князя Федора Ивановича одним воеводой прибыло.

Царь Иван оторвал взгляд от бежавших к крепости воинов, хмуро посмотрел на боярина.

— Григорий Лукьянович, Малюта Скуратов, второй дворовый воевода, пожелал идти приступом на стены вместе с передовым полком, — пояснил Голицын.

— Гриша! Зачем, разве я хотел этого?

Царь рванул коня, словно желая догнать своих воинов. Сделав несколько скачков, он возвратился на прежнее место и снова стал смотреть на стены. Его зоркий глаз заметил грузного воина, широкого в плечах, первым подбежавшего к лестнице. Из крепостных амбразур послышались пищальные выстрелы. Сверху осажденные бросали на русских ратников камни и лили кипящую смолу…

Воеводы переглянулись. Боярин Голицын не смог сдержать злорадной улыбки.

Поднятый боевым сигналом, Малюта Скуратов побежал вместе со всеми к крепости. Звериный рев вырывался из его горла. С налившимися кровью глазами он был похож на бешеного быка. Одним из первых Малюта влез на стену.

Вытащив из-за пояса привычное оружие, топор с широким лезвием, он замахнулся на высокого шведа, первого попавшегося ему на глаза. Замахнулся… и больше ничего не видел и не слышал.

Подбежавший на помощь товарищу другой швед тяжелым мечом отрубил голову Малюте Скуратову.

Через несколько часов крепость Вейсенштейн была взята. Посланные царем слуги нашли лысую голову тайного советника и его изуродованное тело.

Царь Иван взял в руки голову, долго смотрел в открытые мертвые глаза. Лицо царя задергалось, борода полезла на сторону.

Тем, кто наблюдал за ним, казалось, что он заплачет.

— Великий государь, Григорий Лукьянович завещал похоронить его в монастыре Иосифа Волоцкого, где покоятся его отец и сын, — раздался вкрадчивый голос Бориса Годунова.

— Похоронить почетно там, где он завещал, — сказал царь. Он осторожно, из рук в руки, передал бородатую голову Борису Годунову.

Вздыбив коня, царь Иван поскакал тяжелым галопом к открытым воротам крепости.

За царем поскакали телохранители, воеводы и бояре.

Глава сорок первая. ЛАСКОВОЕ СЛОВО ЛУЧШЕ МЯГКОГО ПИРОГА

Небольшой отряд вооруженных всадников приближался к сельцу Молоди. Солнце только что скрылось за темной стеной леса, и было еще совсем светло. Впереди, на высоких ухоженных жеребцах, ехали Михаил Иванович Воротынский и Никита Романович Одоевский. Немного поотступя — вооруженные слуги.

Небольшой бревенчатый мост через спокойную и чистую реку Рожаю, и всадники поднялись в горку, к деревянной церкви Вознесенья, окруженной крестьянскими избами.

Стременной воеводы Воротынского постучался в поповский дом, самый обширный среди трех десятков сельских домишек.

Дородный поп Василий вышел встречать именитых гостей. Имя Михаила Воротынского — победителя крымского хана Девлет-Гирея — славилось по всей Русской земле, а среди жителей сельца Молоди почиталось особо.

Воротынский слез с коня, снял шлем и, расправив бороду, первым подошел под благословение.

— Примешь нас, святой отец?

— Входите, входите, дорогие гости. Если бы упредили меня, колокольным бы звоном встретил.

Князь Воротынский махнул рукой:

— Пустое.

Воеводы вошли в дом. Поповский слуга подал путникам умыться с ковша, принес расшитое узорами полотенце. А у стола уже хлопотала попадья, еще молодая, румяная женщина.

Ратники разошлись по крестьянским домам, иные пошли промочить горло в корчму.

Молодинский поп жил небогато, но на стол поставил лучшее, что у него было. Он потирал руки, кланялся, желая всячески показать, как он рад гостям.

— В прошлый вторник, — вспомнил поп, — ровно год миновал после победы. Я молебен в церкви справил, за благоденствие твое, боярин, молился, убиенных воинов поминал.

— Спасибо, отец Василий.