Читать книгу "Черный ворон - Дмитрий Вересов"

Лена оставила записку, короткую, всего из трех слов:

«ПРОСТИ МЕНЯ, МАМА».

V

В Лениздате Ивана направили в редакцию литературы по краеведению. Первые два дня он без толку мотался по длинным коридорам известного всем ленинградцам серого дома на Фонтанке, приставал с расспросами к шибко занятым — хотя и непонятно чем — старшим коллегам, которые отмахивались от него, как от назойливой мухи, курил на лестнице и неоднократно наведывался в буфет, пока не получил нагоняй от какого-то важного товарища за то, что закусывает в неположенное время. На третий день его командировали в типографию перетаскивать тяжеленные бумажные кипы. Такая работа уматывала его вконец, он почти в беспамятстве кое-как добирался до дому и валился на кровать, безучастный ко всему.

В начале второй трудовой недели его впервые вызвал к себе заведующий редакцией. В кабинете сидела еще какая-то незнакомая тетка с неприятным брезгливым лицом.

— Значит так, Ларин, — сказал шеф, — в редакцию пришла разнарядка на полевые работы в подшефный совхоз, под Любань…

Иван открыл рот, но ничего не сказал.

— Обсуждению не подлежит! — на всякий случай рявкнул заведующий и добавил уже спокойно: — Поедешь дней на десять, не больше. Сейчас идешь домой, собираешь все необходимое, отдыхаешь, а завтра в восемь ноль-ноль быть у главного входа, пойдет автобус прямо в совхоз. Все, свободен. Если есть вопросы — к Седине Селадоновне, — он кивнул на тетку. — Она у нас в партбюро трудовым фронтом ведает.

Иван вздохнул и с тоской поглядел на Седину Селадоновну.

— Тяпку брать или на месте выдадут? — покорно спросил он.

«Ну, ничего, — утешал он себя, поднимаясь на недавно заработавшем лифте. — Подышу хоть свежим воздухом за казенный счет, с народом пообщаюсь, так сказать, неофициально, за стаканчиком… Кстати, надо бы из Таньки капусты побольше вытрясти — там, на питание, на прочие бытовые трудности. Да и она пока пусть к своей Лизавете смотается, все равно ведь делать нечего. Только надо ей сказать, чтобы собрала меня получше, ничего не забыла…»

Тани, однако, дома не было. Лишь на столе в кухне лежала записка:

«Ванечка, милый!

Суп и котлеты в холодильнике. Ешь, не жди меня. Мы с Леней Р. поехали в больницу — Елка очень плоха. Целую».

Иван несколько раз перечитал записку, зачем-то перевернул листок, посмотрел на чистую обратную сторону, вздохнул и полез в холодильник.

Таня и Рафалович вернулись вечером. Таня была вся напружиненная, будто готовая идти в атаку, Леньку Иван таким не видел никогда — бледный, съеженный, с остановившимся взглядом.

— Что? — спросил Иван.

Рафалович молчал. Таня взяла его за рукав и отвела в маленькую комнату. Он двигался, как робот. Вернувшись в кухню, Таня выдвинула табуретку и села напротив мужа.

— Плохо, — сказала она. — У Елки с Леней вышла какая-то крупная размолвка, не знаю, из-за чего — он молчит. Она хотела отравиться. Еле откачали. Сейчас она в реанимации, без сознания. Но жить будет, слава Богу. Нас в отделение не пустили, даже в саму больницу пришлось через забор лезть… Леня совсем убитый, как неживой — да ты сам видел. Нельзя его бросать сейчас, а то как бы тоже чего не выкинул. Я уже матери его позвонила, сказала, что он у нас.

— Да, дела, — сказал Иван, закурил и, выждав минуту, добавил: — А меня в колхоз посылают. Прямо завтра, с утра. Собраться бы.

Рафалович весь вечер не выходил из комнатки Ивана. Когда к нему обращалась Таня, желая хоть чем-то отвлечь его, он лишь виновато улыбался и чуть слышно говорил:

— Я просто посижу, а? Не сердитесь. Она отнесла ему ужин, накормила Ивана и собрала его в дорогу. На другой день Иван уехал. Таня не стала провожать его, а, подхватив ни мгновения не спавшего и по-прежнему пребывающего в прострации Рафаловича, пешком отправилась по теплому летнему городу на Крестовский в больницу.

И снова пришлось лезть через забор, и снова неприветливая медсестра в справочном категорически отказалась выписать им пропуск в отделение, хотя и сказала, что больная пришла в сознание и переведена из интенсивной терапии в обычную одноместную палату.

— Посещения разрешаются только ближайшим родственникам, — процедила сестра, всем видом показывая, что разговор окончен.

— Я ближайшая, — неожиданно для самой себя выпалила тогда Таня.

Медсестра недоверчиво посмотрела на нее. Вообще-то возможно — приличное импортное платьице, культурная стрижка. Правда, пришибленный еврейчик, который при ней — явно не того круга.

— Фамилия ваша? — спросила медсестра.

— Чернова, — не моргнув глазом, сказала Таня.

— Больной кем приходитесь?

— Жена брата. Чернова Павла Дмитриевича. Рафалович вздрогнул.

— Даже и не знаю, — протянула медсестра. — Документы при вас имеются?

— Нет, — сказала Таня. — А зачем?

— Вот завтра придете с документами, тогда и посмотрим, — решила наконец медсестра. — Тем более что сегодня не впускной день.

Потом было то же, что и накануне. Они вернулись, и Леня тут же забился в Иванов кабинетик. Ужин, который Таня вновь принесла прямо в комнату, он оставил почти нетронутым, ни в какие разговоры с ней не вступал, а только сидел, уставившись в книжку. Перед сном Таня заглянула к нему — книжка была открыта на той же странице, что и полтора часа назад.

— Кончай, — решительно сказала Таня. — Она поправится, обязательно поправится. И все будет хорошо.

Рафалович поднял страдающий взгляд от книжки.

— А если не будет?

— Ну и что? Надо жить дальше.

— Ты так считаешь? — Он криво усмехнулся.

— Только так!

— И повезло же Ваньке-гаду! — внезапно воодушевясь, грохнул он. — Танюша, давай-ка чайку рванем и по койкам! Она улыбнулась.

Наутро они снова потащились в больницу и, перед тем как зайти в справочное, присели на скамеечку в просторном и ухоженном больничном парке, чтобы обсудить, как же все-таки прорваться к Елке.

— Так-так. Рафалович, если не ошибаюсь, — раздался вдруг трескучий и какой-то глумливый голос. Оба вздрогнули и одновременно посмотрели в ту сторону, откуда доносился голос.

Таня впервые видела эту холеную подтянутую даму с желтым щучьим лицом — и эта дама сразу же и активно ей не понравилась.

— Да, он Рафалович, — с вызовом сказала она. — Ну и что?

— А вы помолчите, — сказала дама. — Вас я не знаю, и знать не хочу. К Елене? — обратилась она к Рафаловичу.

— Д-да, — еле слышно пролепетал он. На него было жалко смотреть. — Скажите, как она?

— Вашими молитвами, — с ледяной злобой прошипела дама. — Впрочем, она вполне уже пришла в себя и готова сказать вам пару слов, после чего мы обе надеемся больше никогда вас не видеть.