Читать книгу "Маг, связанный клятвой - Кристофер Сташеф"

— Ты утверждаешь, что я не более легитимный король, чем тот, который правит страной сейчас?

— Точно так. Спроси самого себя. Маг: «Зачем я стремлюсь к власти? Я делаю это ради блага людей, ради славы Господа Бога? Или...»

— Нет, это для того, чтобы я имел право жениться на королеве Алисанде. — Эти слова, казалось, выскочили прежде, чем Мэт успел осознать это. Он стоял в растерянности от того, что он только что сказал.

Братец Тук издал такой звук, как будто воздух вырывался из концертного органа:

— Ты не должен вступать на трон ради своих собственных интересов, лорд Маг, сколь бы значимыми они ни были. Мы говорим о людях, о том, что лучше будет для них. И знай также, что истинный наследник престола Ибирии стоит здесь в большом зале среди нас.

Эти слова словно током ударили Мэта. Он вскинул голову и уставился на монаха. Тот стоял перед магом, но его взгляд был направлен на что-то далекое, чего Мэт не мог видеть. Он ни секунды не сомневался, что брат Тук говорит правду.

— Истинный наследник трона? Но не сэр же Ги де Тутарьен!

— Нет. Это девушка.

Иверна? Мэт задумался. Несомненно, Иверна была дворянского происхождения, но он и представить себе не мог ее в качестве правящей королевы. Алисанда совсем другая...

Потом он замер, давая возможность мыслям просочиться через все уровни своего сознания. Нет, не она. Прекрасная, нежная, добрая, но не его Алисанда.

Боль от потери была резкой и очень сильной.

— Но, отец! Все мои планы, вся моя боль — и я все еще не могу жениться на женщине, которую люблю?

— Если это пойдет на благо народа и королевства, вы поженитесь. Но, — неумолимо продолжал брат Тук, — если нет, то свадьбе не бывать. Ты должен помнить и о такой возможности, Маг. Твое стремление завоевать трон — не что иное, как гордыня.

Брат Тук использовал старогреческое слово, но Мэт знал его. Греки использовали его, когда речь шла о человеке, переполненном гордыней, стремящемся соперничать с богами. В то время и в том месте, где прежде жил Мэт, это слово употреблялось для характеристики человека, который считал себя чем-то, чем он не был на самом деле, человека, который стремился совершить нечто такое, что было чуждо его сущности. Hubris — всепоглощающая гордыня, которую порождает незнание самого себя.

— Ни трона, ни королевы, — гудел монах. — Если ты не родился королем, ты не можешь им стать. Единственный путь — захватить трон, но это и ужасный грех, и страшное преступление.

— И жену... захватить? — хрипло спросил Мэт.

— И это так. Если только она твоя, Бог соединит вас вместе. Но если она предназначена для кого-то другого, Бог этого не сделает.

Гнев начал закипать в груди Мэта, он был уже на грани срыва и хотел с ревом выплеснуть свое отчаяние на брата Тука и сказать всем, куда им следует отправляться... Но в самую последнюю секунду он сдержал себя, проглотил уже готовые вырваться слова, а потом... понемногу, постепенно начал успокаиваться.

И тогда бездна, которая осталась в его душе после того, как ее покинул гнев, заполнилась раскаянием. Мэт опустил голову, понимая, насколько близок он был к тому, чтобы лгать самому себе и в конечном счете Алисанде, как близко он подошел к той грани, когда мог сделать их жизни несчастными, а заодно и жизни сотен тысяч простых людей. Был такой момент, когда он чуть не сыграл на руку господину Зла, но, спасибо брату Туку, в самую последнюю минуту смог избежать этого.

Хотя, по правде говоря, это совсем не означало, что он готов был расцеловать монаха...

— Спасибо, отец, — пробормотал Мэт. — Я отказываюсь от трона. Я, если только смогу, уберу колдуна, но буду стремиться к тому, чтобы на троне оказался полноправный монарх.

— Хорошо, — сказал брат Тук и перекрестил его. — Отправляйся с миром, сын мой, и с надеждой, потому что Алисанда все же может быть твоей. Я заверяю тебя, что я без устали буду искать пути, чтобы узаконить брак рожденного благородным простолюдина и правящего монарха. Но увы, хотя ты можешь стать консортом, ты никогда не будешь королем.

— Все, чего я хочу, — стать ее мужем, — пробормотал Мэт. — А все титулы запихни куда подальше, отец. Я просмотрю их когда-нибудь потом.

* * *

На поле не было врагов, только трупы. Не было раненых или умирающих, потому что их убили собственные рыцари, когда отступали.

— Но за что? — Мука была написана на лице Совиньона. — Почему они должны были убивать своих собственных людей?

— А почему бы и нет? — сухо заметил сержант. — В конце концов они уже не представляли никакой пользы для колдуна.

— Но они могли бы потом убежать и вернуться в ряды его армии!

— Никто добровольно не идет в армию Гордогроссо, как мне кажется, — медленно проговорила Алисанда. — Более вероятно, что они предпочли бы остаться и сражаться в наших рядах, если бы смогли сдаться.

— И что, нужно убивать людей за предательство, которое они только могли бы совершить?

— Да, — подтвердил сержант. — Зачем же укреплять ряды вражеской армии? Но я все же думаю, они имели в виду что-то большее, милорд.

Нахмурясь, Совиньон спросил старого вояку:

— И что же это такое?

Но сержант только молча посмотрел на него и отвернулся.

— Это их души, — мягко вступилась Алисанда. — Если бы этих солдат не убили, они могли бы раскаяться на смертном одре и таким образом обвести вокруг пальца Ад и лишить его еще нескольких душ.

Не говоря ни слова, Совиньон пристально посмотрел на королеву, потом отвернулся. Вид окровавленных останков и разорванной плоти не вызывал у него такого ужасного чувства, как то, что сказала Алисанда.

— Раскаяние, милорд, — пробормотал Орто. — Здесь важны не разговоры и даже не произнесенные вслух слова, но сама мысль, возникающая на короткое мгновение, переполняющее тебя чувство покаяния. И такая мысль могла прийти каждому из них в момент смерти.

— Ну а если нет? — раздраженно заметил Совиньон.

— А если нет, то они отправятся туда, куда заслуживают.

— Ну а что, если многие из них просто не успели сделать такого выбора? — спросил у Орто Совиньон. — Они раскаялись бы, если бы знали в тот момент о своей надвигающейся смерти, но не смогли этого сделать, потому что неожиданно им был нанесен удар! И посмотри, такое случилось с большинством из них.

Орто и глазом не моргнул.

— Ах, Господи! А разве большинство из них не силой заставили сражаться, хотели они этого или нет? Сколько среди них уже раскаялось и тайно просило у Бога прощения за то, что не хватило мужества отказаться и тем самым подвергнуть себя пыткам и смерти.

Совиньон долго, пристально смотрел на Орто, потом признал:

— Хороший ответ. Но как мне теперь с ними быть?