Читать книгу "На нарах с Дядей Сэмом - Лев Трахтенберг"

Знаменитые песенки про красноносого оленя Рудольфа и холодного снеговичка Сноумена разухабистые негритянки спели на одном дыхании – легко и весело. Еще чуть-чуть – и они пустились бы в пляс, как это делала народница Мария Мордасова со своей «Мотаней» или подвыпившие и горластые матроны на двухдневных деревенских свадьбах у меня на родине.

Концерт закончился…

Воодушевленные успехом и раскаленным приемом, солистки хора имени Нельсона Манделы зал не покидали. Спустившиеся с трибун арестантские зрительские массы активно братались с чернокожими толстушками. Как и положено в церкви, тетеньки по-христиански пожимали руки, приговаривая при этом главную мантру: «God Bless You»[414].

С именем бога на устах невинные рукопожатия становились подозрительно долгими, а их интенсивность вызывала у хористок все более продолжительные грудотрясения. Особенно продвинутые и сексуально озабоченные протестанты прикладывались к волонтеркам своей тюремной грудью, забывшей девичью ласку.

Поначалу голосистые манделовки никакого подвоха не заметили – обнять «брата во Христе» считалось абсолютно нормальным. На «воле», но не в тюрьме, где в нью-джерсийскую канализацию бесхозно утекали килограммы невостребованной спермы. Первыми забили тревогу и почувствовали что-то нехорошее несколько охранявших мероприятие дуболомов. Стараясь сохранять спокойствие, охранники попытались оттеснить напирающих христиан от певуний, тоже начинавших понимать что к чему. Я отчетливо услышал ментовские команды и их недобрые переговоры по рации. Однако на возбужденных самцов телодвижения ментов никакого впечатления не производили. К зольдатенским указаниям зэки оставались равнодушны, как и трахающиеся в скверике собаки – к крикам своих хозяев.

Изменившиеся в лице гостьи медленно отходили в сторону входной двери в «джим», на пути отклеивая от себя истекавших слюной и похотью разноцветных самцов. Навстречу им вбегали охранники в серой униформе. Из-за наличия ненужных свидетельниц активные боевые действия и обычные карательные акции пока что не применялись. Десяток конвоиров образовали живую стену между хористками и арестантами, улыбаясь одним и строя звериные рожи другим. Бедная Флюгерша со связкой блестящих ключей и «воки-токами» на боку, размахивая руками, что-то причитала, с кем-то пыталась объясниться и чуть ли не плакала: разрекламированное с такой помпой и пробитое с таким трудом мероприятие так бесславно заканчивалось!

С мольбой в голосе капеллан выкрикивала фамилии с именных бирок, украшавших наши форменные рубашки и брюки: «Johnson… Hewart… Young… Please, stop it![415]» Это помогало, но слабо. Я начинал подозревать, что подобные религиозные случки, не учитывавшие повышенный гормональный фон заключенных, проводиться больше не будут…

«Предчувствия его не обманули». Как только за сгорбленной капелланшей Флюгер и последней чернокожей певуньей захлопнулась тяжелая металлическая дверь, озлобленные спецназовцы взялись за привычную работу. Из толпы арестантов начали извлекать наиболее активных зэков. Как только один из ментов указывал на очередного нарушителя спокойствия, к жертве воздержания подбегали двое зольдатен, скручивали бедолаге руки и надевали наручники.

Сопротивлявшихся укладывали на пол при помощи резиновых дубинок, джиу-джитцу и мата. Минутой позже, но также неминуемо на их запястьях защелкивались холодные блестящие браслеты.

В правом углу спортзала, рядом с запасным выходом со светящейся табличкой «Exit», охрана устроила временное стойло – КПЗ. Через 10 минут там сидело, лежало и полустояло десятка два самых сексуально озабоченных зрителей. Их охраняли четыре разъяренных дуболома с дубинками и рациями.

Я, как и все находившиеся на трибунах зэки, с любопытством и легким испугом следил за разбушевавшимися конвоирами. Мы не двигались со своего насеста и только тихо переговаривались, провожая глазами оттаскиваемого в загон очередного сладострастца. Через полчаса арестованных увели.

Сидящий рядом со мной Лук-Франсуа покадрово описывал мне их дальнейшее скорбное путешествие: клетка в лейтенантском офисе – кандалы – проходка лилипутским шагом перед окном дежурного контролера – погрузка под автоматами в зарешеченный спецавтобус – десятиминутная поездка на «Северную сторону» – выкрикивание имени и номера – веселый лай овчарок из К-9 – невеселое приветствие охраны карцерного корпуса – переодевание в оранжевые комбинезоны – конвоирование по гулкому и улюлюкающему коридору – попадание третьим или четвертым номером в двухместный бетонный мешок. Ух…

…В тот вечер нас продержали в «джиме» ровно до без пятнадцати десять. Возбужденные концертом, но, главным образом, последующим коллективным наказанием, каторжане быстро расходились по своим отрядам. Менты были повсюду – у входа в корпуса, на территории, в отрядных «пультах управления». Мой барометр показывал на «бурю», «разборки» и «наказание». Все так и оказалось.

Федеральное исправительное заведение Форт-Фикс закрыли на три дня. Работали лишь столовая и тюремная фабрика «Юникор», выполнявшая заказ правительства и армии. Периодически зэков дергали на «интервью» в спецчасть или к отрядным канцлерам и ведущим. Все остальное не по-рождественски безмолвствовало, включая телефоны и телевизоры, которые нам запретили в отместку за нападение на черных хористок.

Предпраздничной суматохи не наблюдалось: мы с тоской в глазах слушали радио, валялись на койках и выглядывали в грязные окна.

Три дня взаперти, с перерывом на подконвойные и поотрядные походы в столовку…На четвертый день зону открыли. Зэки с радостью первоклашек выскочили на свежий воздух и разбрелись на работу, в школу, больничку, магазин, «джим» и тюремные кружки. До Нового года оставалось две недели, а соответственно – определенный запас менее торжественных мероприятий из программки герр комендантена и главного официрена.

Миклухе-Маклаю было чем заняться.

Глава 31

Здравствуй, жопа, Новый год!

Люси, Анжелина Джоли, Сахарок и еще пара «девиц» легкого гомосексуального поведения основали рождественскую дизайнерскую группу моего отряда. Волоокие умельцы с радостью Чука и Гека открыли «мастерскую Деда Мороза». С разрешения канцлера Робсона они оккупировали два угловых стола в отрядном «красном уголке» – самой большой из «TV Room». Несколько дней с утра до вечера там что-то вырезалось, склеивалось и варганилось. Украшения и гирлянды из старых журналов и туалетной бумаги аккуратно складывались в большой картонный ящик.

Миловидные зэки со слегка подкрашенными растворимым соком «Cool Aid» губами, напоминали пушкинских героинь: «Три девицы под окном пряли поздно вечерком». Вокруг них все время толпились и балагурили соотрядники всех цветов радуги. Время от времени из «порочного» угла раздавались мощные взрывы смеха – форт-фиксовские «девчата» за словом в карман не лезли и хабалили по полной программе. Вся пятерка – юноши и молодые мужчины – тщательно выбривали свои латиноамериканские и негритянские конечности, летом, по-возможности, носили короткие обтягивающие шорты и «выступали, словно павы». На недостаток внимания мои соседи-геи пожаловаться не могли – с «девушками» заигрывали, дарили подарки из ларька, с ними искали знакомства и сердечных рандеву…