Читать книгу "Генералиссимус Суворов. "Мы русские - враг пред нами дрожит!" - Арсений Замостьянов"

Нам дали небеса 24 часа. Потачки не даю моей судьбине, А жертвую оным моей монархине. И чтоб окончить вдруг, Сплю и ем, когда досуг.

А чего стоит другое легендарное стихотворение Суворова, также обращённое к Наталье Александровне и также связанное с кампанией 1794 года? М. Алданов, описывая в романе «Чёртов мост» сочинительство Суворова, использовал последние два стиха этого стихотворения как привычную суворовскую концовку, уже надоевшую требовательному к своей музе полководцу:

Уведомляю сим тебя, моя Наташа: Косцюшко злой в руках: Ура! Взяла наша! Я всем здоров: только немножко лих На тебя, что презрен избранный мной жених. Коль велика дочерняя любовь к отцу, Послушай старика, дай руку молодцу. А впрочем никаких не хочешь слышать (в)здоров. Нежнейший твой отец, граф Рымникский Суворов.

В Финляндии стремившийся на войну, в Польшу, Суворов писал грустные стихи, полные как разочарования, так и тайной надежды. Полководцу вспомнился миф о Фаэтоне. Суворов посылал новые стихи Д. И. Хвостову – своему самому близкому, самому доверенному корреспонденту:

На что ты, отче, дал сию мне колесницу? Я не могу везти вселенный денницу. Кичливо вознесясь, я пламенем сожжен. Низвержен в стремнину и морем поглощен.

То и дело стихи Суворова оказывались не менее загадочными, чем его аллегорические письма. Таков был стиль полководца – стиль дельфийского оракула. В октябре 1791 года Суворов пишет П. И. Турчанинову о своем «диком стоичестве», образы Кинбурна и Очакова проносятся в этом письме и соседствуют с новым стихотворным ребусом:

Загадчику угад отдайте самому. Узнаете! сколь мудр или сколь глуп родился, Под завесой какой намекою он скрылся, Какое качество судьба дала ему.

Ребус? Загадка? Ещё один суворовский штрих в создании образа гениального чудака? Суворов прибегал к стихотворчеству в самые трудные минуты разочарований (и ещё – во дни триумфов) – поэтому так много поэтических отрывков связано с его деятельностью в Финляндии:

Как в Бакховом соку Тразибул утопясь, Как в креслах висковых сэр Ионсон углубись, Как бабочка весной летит из роз в лилеи — Так форты, Роченсальм, мне ложи и постели.

Это четверостишие Суворов послал Хвостову из Кюменгорода – угрюмой музыкой звучали для полководца названия финских городов. Там же, в Финляндии, обиженный Суворов написал и не самую удачную из своих эпиграмм – эпиграмму на гетмана Потёмкина, так и не доверившего своему Марсу – великому Суворову – поход на Константинополь, на вечный Царьград (вспомним, еще бригадиром сорокалетний Суворов с долей иронии мечтал о пленении самого султана и о взятии Мекки). Эта эпиграмма, конечно же, полетела к Дмитрию Ивановичу Хвостову:

Поди сюда, гетман, Язык твой на аркан. Марс пошлет Геркулеса, А ты пошлешь Зевеса. Ты Терзиту подобен. И Царь-Град вам покорен.

Суворов кое-как писал стихи и по-французски, и по-немецки, подбадривая союзников, внушая страх завистникам. Стихи были еще одним оружием Суворова, занимавшим своё место в его системе, в его стратегии. В стихах Суворов мог написать и приказ, и реляцию. Самые знаменитые поэтические рапорты Суворова – апокрифические:

Слава Богу, слава вам! Туртукай взят – и я там!

Байрон использовал это двустишие применительно к Измаилу – «Крепость взята – и я там». У Байрона Суворов таким образом отписывает императрице. Вошло в нашу и речь и шутливое двустишие:

Я на камушке сижу На Очаков я гляжу.

Двустишие, которое должно было излечить нерешительность русского командования под Очаковом. Всероссийскую известность получили и суворовские стихотворные колкости в адрес императора Павла. Прежде всего это яркое:

Пудра не порох, Букли не пушки. Коса не тесак, Я не немец, а природный русак.

«Русак не трусак», – говаривал Суворов, рассмотрев в пылу споров остроумную и осмысленную рифму. И наконец, приписываемое Суворову:

Не венценосец ты в Петровом славном граде, А деспот и капрал на плац-параде.

Если сравнить эти поэтические отрывки с письмами Суворова того времени, то мы заметим сходство мысли и стилевое единство. В поэзии Суворова привлекал чёткий ритмический рисунок. Особенно ценил полководец стихи остроумные, афористические, которые легко запоминаются. Их можно скандировать про себя в походах. Всё-таки Байрон был несправедлив к русскому полководцу, упрекая его за армейские каламбуры… Сам лорд-поэт прекрасно знал, как нужна солдатам песня, как даже порабощённые народы передают из поколения в поколение заветные строки героического эпоса. Солдаты перенимали ритмы суворовского стиля в песне, написанной под впечатлением постулатов «Науки побеждать»:

Штык, штык не велик, А посадишь трёх на штык, А закатишь пулю в дуло, Да ура! Да на врага! Пуля-дура – проминула, — Поднесёшь ему штыка.

Портрет А. В. Суворова. Художник В. Серов

Есть известный анекдот, записанный Фуксом, свидетельствующий о суворовской симпатии к поэтам. За трапезой молодой офицер сел поближе к Суворову, в нарушение субординации. Суворов отчитал было невежу, но тут кто-то заявил, что этот офицер – поэт и, вероятно, желает получше рассмотреть фельдмаршала, чтобы воспеть его. Суворов мгновенно сменил гнев на милость и обласкал офицера: полководец – герой анекдота – считал, что к поэтам нужно относиться с исключительной снисходительностью. Ведь они создают бессмертные образы победителей.

Суворов с благодарностью и интересом относился к поэтам, воспевавшим его дела. Одним из первых стал воспевать Суворова Ермил Костров – поэт, хорошо знавший армейский быт. Однажды Суворов ответил ему стихами:

В священный мудрые водворены быв лог, Их смертных просвещать есть особливый долг; Когда ж оставят свет, дела их возвышают, К их доблестям других примером ободряют. Я в жизни пользуюсь, чем ты меня даришь, И обожаю все, что ты в меня вперишь. К услугам общества, что мне не доставало, То наставление твое в меня влияло: Воспоминаю я, что были Юлий, Тит, Ты к ним меня ведешь, изящнейший пиит. Вергилии, Гомер, о! естьли бы возстали, Для превосходства бы твой важный слог избрали.

В этих суворовских стихах – самое точное выражение читательского отношения к роли поэта, которое было свойственно веку Просвещения. Костров в своих одах учил Суворова, воспитывал в нем представления об идеале, к которому полководец теперь стремится.