Читать книгу "Колесо страха (сборник) - Абрахам Грэйс Меррит"

До этого момента Кентон действовал расчетливо, но теперь же он заговорил с яростью, столь же сильной, как и у нее.

– Нет! – вскричал Кентон. – Нет! Ты не отдашься мне! Ибо, клянусь Богом, Шарейн, я возьму тебя сам! – Он протянул в ее сторону закованную руку. – Я стану хозяином этого корабля и без твоей помощи – без той, что звала меня лжецом и рабом и теперь хочет швырнуть мне плату, как мяснику! Нет! Я овладею кораблем своей собственной рукой. И той же рукой я овладею тобою!

– Ты угрожаешь мне! – Ее лицо исказила ярость. – Ты!

Она выхватила тонкий нож и бросила его в Кентона. Но нож отскочил, словно налетев на невидимую адамантитовую[61] стену, и упал к ее ногам, сломанный у рукояти. Шарейн побледнела.

– Ненавидь меня! – глумился над нею Кентон. – Ненавидь меня, Шарейн, ибо что есть ненависть, как не пламя, которое очищает кубок для вина любви!

Жрица скрылась внутри каюты, громыхнув дверью. А Кентон, мрачно хохоча, опустил голову на весло и вскоре спал, как и северянин рядом с ним.

Глава 10

Корабль плывет

Он проснулся от шума и гула, которые пронизывали корабль. На белой палубе и на черной палубе стояли люди, указывая куда-то, обсуждая что-то, жестикулируя. Стайка птиц – первых, которых он увидел в этом странном мире, – кружила над ним. Их крылья были подобны крыльям гигантских бабочек. Их перья сияли, будто покрытые ярким вермилионом[62] и бледным золотом. Из раскрытых клювов вырывалось пение, подобное перезвону маленьких колокольчиков.

– Земля! – воскликнул викинг. – Мы вошли в порт. Должно быть, еда и вода на исходе.

Дул свежий ветер, и гребцы сушили весла. Наплевав на хлыст Захела, Кентон вскочил со скамьи, оглядываясь. Надсмотрщик не обратил на это внимания, он и сам смотрел на лежащую впереди землю.

Это был остров цвета солнца, покрытый разноцветными кратерами, будто в них гнездились радуги. За исключением этих пестрых вкраплений, берег острова отливал синевой: воды лазоревого моря голубым молоком плескались у кромки земли, где раскидистые деревья тянулись ветвями к траве, словно огромные перья диковинных золотисто-медвяных птиц. Над янтарно-желтой поверхностью острова вспыхивали и угасали радужные переливы, и казалось, что над ним парят лучащиеся цветы.

Корабль подплыл ближе. На носу столпились девушки Шарейн, смеясь и болтая. Сама же Шарейн стояла на балконе, взирая на остров тоскующим взглядом. Теперь он и правда был близко. Спустили роскошный парус. Корабль все медленнее и медленнее на веслах приближался к берегу; лишь когда резной нос почти коснулся земли, рулевой развернул его и тот поплыл вдоль берега. Пока они плыли, ветви странных деревьев спускались к самой палубе, гладя ее вытянутыми листьями. Темно-желтые и янтарные листья покрывали ажурные узоры, похожие на завитки изморози на оконном стекле, сами же ветви поблескивали, будто высеченные из шафранового хризолита. Тяжелые гроздья пламенно-алых цветов, похожих на лилии, свисали с них.

Все медленнее и медленнее плыл корабль, двигаясь по широкому заливу, врезавшемуся в плоть острова. Берега пестрели яркими цветами, и Кентон понял, что эти кратеры были полянами цветов, которые росли кругами, напоминающими амфитеатр. Вспышки в воздухе оказались стайками птиц всех размеров, от маленьких до огромных, чей размах крыльев мог сравниться с размахом крыльев андского кондора. У всех птиц, маленьких и больших, были блестящие крылья бабочек.

Остров источал благоухание. Зелени на нем почти не было, не считая порхающих изумрудных птиц.

Долина осталась позади. Ветви деревьев с похожими на перья листьями касались палубы все медленнее. Корабль подошел к озеру, наполняемому низвергавшимся водопадом. Послышался лязг цепи – спустили якорь. Нос корабля, прорезая листву, уткнулся в берег.

Женщины Шарейн перебрались через борт, неся на головах большие корзины. Шарейн взирала на них со своего балкона с горечью в глазах. Наконец они исчезли в цветастой роще, их голоса все отдалялись, пока наконец не перестали слышаться вовсе. Шарейн, опустив подбородок на белые руки, жадно смотрела на землю. Ее глаза были широко распахнуты. Над ее золотыми волосами вокруг серебряного полумесяца порхала птица – изумрудно-голубая, пение ее походило на перезвон волшебных колокольчиков. Кентон видел, как по щекам жрицы текут слезы.

Заметив, что он смотрит на нее, Шарейн отвернулась. Она собралась было уйти, но затем горестно опустилась на пол за одним из цветущих на ее балконе деревьев, где никто не мог видеть ее слез.

Ее женщины вернулись, и их корзины были полны: фрукты, пурпурные и белые тыквы и множество тех лепешек, которые он попробовал, когда попал на корабль. Время от времени они снова уходили и возвращались. Наконец вместо плетеных корзин они спустили на берег бурдюки, чтобы наполнить их водой из пруда у подножия водопада. Раз за разом они поднимали их на борт на плечах, уже полные.

Снова они сошли на берег, теперь без ноши, радостно соскочили с борта, сбросили свои и без того скудные одеяния и прыгнули в пруд. Подобно нимфам, они плавали и играли, и вода омывала их тело, их кожу – белоснежную, розовую, оливковую. Они выходили из пруда, плели цветочные венки и с букетами ароматных цветов в руках неохотно возвращались на корабль, в розовую каюту.

Теперь через борт перебрались люди Кланета. Они шныряли взад-вперед, поднимая на корабль грузы, наполняя бурдюки.

Снова корабль охватила суета. Лязгнула цепь, поднялся якорь. Воду вспенили весла, толкая судно прочь от берега. Поднялся парус. Корабль развернулся, поймал ветер и медленно поплыл мимо аметистовых отмелей. Золотой остров отдалялся до тех пор, пока не стал лишь шафрановой тенью в тумане. А затем исчез.

Корабль поплыл дальше. Он плыл и плыл – Кентон не знал, по каким признакам он ориентировался и к какому порту шел. Проходила ночь за ночью. Покров тумана, чьим краем был горизонт, расширялся или сжимался в зависимости от того, густел ли туман. Они попадали в бури, ревущие бури, когда серебро тумана сменялось медью, янтарем, тьмой чернее ночи. Бури, вспарывающие небо молниями, чуждыми, но прекрасными. Молниями, которые были похожи на осколки драгоценных призм, будто разбившаяся на куски радуга. Бури, что гремели поступью грома, металлического, подобного звону колоколов, – грохот цимбал, следующий за россыпью разноцветных драгоценностей.

Сила моря постепенно проникала в Кентона через его весло, как и говорил Сигурд, укрепляя его, делая его другим человеком, превращая его тело в машину, прочную и гибкую, как рапира.