Читать книгу "Ночь с четверга на пятницу - Инна Тронина"

Алкоголь они не употребляли уже несколько дней — с тех пор, как на совещании у замминистра Алексею Григорьевичу задали несколько вопросов, на первый взгляд обычных, рутинных. Но на деле слова эти таили в себе нешуточную угрозу, и опытные генералы прекрасно все поняли.

В тот же день случился, как назло, совсем уж непредвиденный скандал, который грозил смести не только самих Василенко. Он угрожал всей верхушке Министерства, и потому срочно требовалось найти виноватого, так называемый «громоотвод», показательную жертву.

Справедливо полагая, что жертв может оказаться две, причём с одной фамилией, братья не на шутку запаниковали. Они почти не расставались. Каждый боялся остаться в одиночестве, без поддержки, помощи и утешения. А наиважнейшее решение следовало принять немедленно — для спасения самих себя.

Закончив обедать, они ушли в гостиную, оформленную в «северном» скандинавском стиле. На полках, диванах и стульях здесь лежали тёплые шерстяные коврики с вытканными на них оленями, собаками и молниями. За стеклянной стеной скрипели под ветром сосны, валил бесконечный снег, посвистывал ледяной ветер. А рядом жарко пылала изразцовая печь, тёплым медовым светом лучились стены, пол и потолок в гостиной. В тон дереву были подобраны шторы, обивки, покрывала, даже морские камешки, разбросанные на стеклянном журнальном столике.

Жена Кирилла Хельви обожала именно эту дачу, а не помпезную виллу на Рублёвке. Здесь было очень много стекла, самого разного — прозрачного, как крепкий лёд на водоёме, и белого, будто сметана. Стекло было и огранённым, под хрусталь, и тонким, совершенно гладким. Хельви, даже разбогатев, так и не смогла привыкнуть к любимой русскими роскоши. Считала её блажью и дурью, отвратительной азиатчиной, с которой европейцы просто обязаны бороться, а не перенимать её от дикарей.

Сама хозяйка так и не рассталась с лёгкой, удобной, многофункциональной мебелью. Она попросила повесить простенькие, закрытые и открытые, полки. Деревянные поверхности мебели не были покрыты модным золотым напылением. Кирилл не сумел отучить её выбирать диваны лаконичных форм и кровати простейших каркасов, покрывать кресла льном и хлопком, а не шёлком и бархатом. Яблоки у Хельви всегда лежали на фамильном плетёном блюде, комнатные цветы росли в керамических горшках и капустных кадках. В одну из многочисленных стеклянных ваз Хельви любила насыпать свежие опилки, чтобы тёплый уютный дух распространялся по дому.

И если раньше Кирилл пенял жене за это, один раз даже обвинил её в дурновкусии и плебействе, то сейчас он захотел говорить с братом именно здесь — в симпатичной, светлой, прозрачно-солнечной комнате. Да, именно такой и казалась она, несмотря на вечер, вьюгу и холод.

— Карачун будет Митьку, а не нам, — медленно, тщательно обдумывая каждое слово, произнёс Алексей Григорьевич. — Для того мы с тобой и встретились именно здесь, где уж точно нас не ждали, чтобы обсудить этот вопрос. Другого равноценного выхода у нас нет, а исчезновение со сцены такой одиозной фигуры разом решит все вопросы. Нужно сделать так, чтобы наш друг не смог возражать и опровергать, когда придётся давать объяснения не только в Министерстве, но и в кабинетах повыше…

Алексей завёл глаза к потолку. Потом он снова посмотрел на огонь, на взлетающие в дымоход искры, на старинную кочергу, которой он время от времени помешивал в печке.

— Кирюш, надо как следует отрепетировать пьесу — от пролога до эпилога. Нам с тобой повезло в том, что под рукой, в Москве, оказался Князь Серебряный. Последний его подвиг потряс даже видавших виды оперов и следаков — это мне сегодня со всей ответственностью доложили. Такого и в девяностых годах не было — не только в Москве, но даже в провинции. Кажется, Аргент достиг вершины в своей живодёрской карьере, и пусть утешится этим…

— Митёк сказал, что взбесился и плохо помнит, какие отдавал приказы. Тураев, наверное, специально такого связника взял — с резко повышенным болевым пределом.

Кирилл закурил на сей раз не сигарету, а короткую трубку, а в табак подмешал немного анаши. Он почему-то сейчас опять вспомнил застрелившегося сына — его соломенные волосы, светло-голубые глаза, покрасневшие веки, бессвязную речь. Раскрашенная физиономия беспутной дочери Мальвины всегда вызывала у отца желание облегчиться над раковиной.

Наплодил, блин, наследничков! Наверное, нечего Бога гневить — прибрал, и ладно. Теперь неизвестно, как получится завести новых и вырастить их совсем другими, нежели старшие брат и сестра. Кажется, Хельви нашла суррогатную мать, и теперь нужно срочно оформить все документы. С врачами в репродуктивном центре все вопросы уже утрясли.

— Тураев тоже не по уши деревянный. Знал, что его человека могут схватить и… как бы помягче выразиться… допросить с пристрастием. Другое дело, что найти такого трудно, и в массовый героизм советских людей в застенках гестапо я давно уже не верю. Сколько таких на самом деле? Один на тысячу, на сто тысяч, на миллион? Понятия не имею. Тарзан хренов, он же на Рублёвке как обезьяна по крышам и заборам скакал! Насилу удалось колено ему продырявить… Из-за этого приходится Хельви всё время под присмотром держать — чтобы никому не проговорилась. Она ведь видела всё и никак не может забыть. Её, конечно, понять можно. Но ведь своя рубаха ближе, как говорится… Да, знаешь, Лёш, существует на свете человек по имени Тим Кридланд. Его прозвище — «Замора — король пыток». Он ещё в детстве шокировал одноклассников, когда спокойно протыкал себе руки иглами, шутя выдерживал любую жару или холод. Теперь он на глазах у восторженного зала глотает шпаги, прокалывает шею и конечности вертелами. Бывает, что сжирает верёвку, а потом прямо на сцене извлекает её с помощью скальпеля и хирургических щипцов. Учёные не смогли пройти мимо и установили, что Кридланд способен терпеть совершенно непереносимую боль благодаря редким качествам своего организма. Теперь можно смело заявить, что второй подобный экземпляр существует у нас. И я даже имел честь беседовать с ним. Правда, тогда я не знал, что передо мною сидит невиданное чудо. С виду — обычный парень. Симпатичный, конечно, высокий, тренированный. Но таких на свете много… — Кирилл хотел ещё что-то добавить и махнул рукой. — Митьку очень хотелось узнать, где находится досье, и взять его раньше нас. Мы уже не раз говорили с тобой об этом. Для нашего друга-бандита самоубийственно допустить, чтобы мы прочитали «слив» первыми. Ведь подлинный автор — он; в этом уже нет сомнений. И вот появилась возможность выхватить дискеты прямо у нас из-под носа. Но для этого следовало любой ценой развязать язык Силингу. С «химией» ничего не получилось — я уже объяснял, в чём дело. И я понадеялся на Князя Серебряного, у которого был личный интерес. Да и переводчику со шведского я не очень верю. Ну его… сам знаешь куда. Об одном ни я, ни Митёк не знали — о повышенном болевом пределе и полном отсутствии каких-либо эмоций. Благодаря слабой чувствительности и фантастическому бесстрашию парень молчит уже целую неделю! Неделю! У Аргента! Да у него за пять минут раскалывались вовсе не слабые люди!.. Как ни крути, он действительно вынудил отступить самого Андрея Озирского, до тех пор остававшегося непобедимым. А теперь бывший питерский супермен, ставший графом де Боньер, живёт на собственном острове в фамильном замке, катается на огромной яхте по морям и океанам. Но никакого удовольствия не испытывает, постоянно помня о поражении от Аргента. Он вынужден был бежать из России, а Митёк там остался и привольно жил… вот до этого времени. Чего они там только со Стефаном ни делали! И огонь, и кислота, и ток, и… Короче, переломали ему чуть не все кости и сняли половину кожи. В конце концов от парня одни лохмотья остались. Он без сознания уже был, но ничего Аргенту не отвечал. Тот сперва хотел его сжечь заживо в бочке с бензином. Ведь выпускать в таком виде ни в коем случае нельзя… А потом другую кару изобрёл. «Раз не сумел развязать его язык, так разрублю его к дьяволу! Нравится ему молчать — пусть молчит вечно!» Ну и… Ребята у Митька послушные. Приказал выдрать язык — выдрали…