Читать книгу "Транквилиум - Андрей Лазарчук"

Скоро почти все они умрут – принесут себя во всесожжение – для того, чтобы сделать его властелином мира. Они будут умирать в таком неистовом блаженстве, что он почти завидовал им – самому никогда не достичь и тени того… Презирал он их за это же самое. А уважал тех немногих – нескольких – кто, приложившись к чаше, сумел оторваться от нее.

Правда, никто из них не пытался сделать это дважды…

Олив обернулась. Над туманным горизонтом разворачивалось огненное полотнище. Сильнейший удар изнутри потряс ее: все чувства, какие только были в ней, рванулись вовне. Гнев и нежность, ужас и желание, боль и упоение страстью… Все осветилось окрест.

И – будто одинокая труба пропела в вышине.

– И – ни звука. Что я велю, исполняйте без размышления. Полковник, особенно вы. Расслабьтесь так, чтобы – ни тени сомнения. Может получиться, что я как бы войду в вас и буду управлять вами. Не противьтесь, не заставляйте меня отвлекаться от главного. Понимаете ли…

– Хорошо, Глеб Борисович, – сказал Вильямс. – Вы сказали, и не надо объяснять.

– Светочка, а твое дело, как у Хомы Брута: все видеть и за круг не выходить. Может показаться, что все ужасно, что пропало… Понимаешь, если все пропало, то мы этого не успеем почувствовать. Если чувствуем – то все хорошо. А малыш пусть делает, что хочет. Отдельно от нас ему не угрожает вообще ничего.

– Ты хочешь меня успокоить?

– Нет. Риск всего дела чуть больше, чем при плавании между столицами – летом и в мирное время.

– Тогда почему ты…

– Потому что рискуем мы не только своими жизнями. Очень уж большая ставка. И не я ее сделал, и не в самой я лучшей форме, чтобы так играть… Однако – начнем.

Он встал позади висящего зеркала, коротким и нежным движением послал его вперед. Отступил на шаг. Прошло полминуты, прежде чем зеркало вернулось ему в руки. Он задержал его, сосредоточенно о чем-то думая. Светлана видела со своего места, как быстро шепчут его губы. Зеркало вновь пошло вперед, и вновь Глеб отошел на шаг и дождался его. Так повторялось раз за разом, пока он не отошел к самой стене, а промежуток между зеркалом, висящим напротив, и тем, что качалось, не стал совсем крошечным. Каждый мах Светлане казалось, что сейчас зеркала встретятся… почему-то это невозможно было пережить. Пятнадцать секунд вперед… пятнадцать назад. Пятнадцать вперед… Неожиданно она поняла, что скорость качания маятника увеличивается. Но зато теперь зеркало надолго как бы замирало и возле Глеба, который опустил руки и никак его не удерживал, и возле второго зеркала. А потом там в момент замирания стал вспыхивать зеленоватый свет. Еще несколько махов – судорожно-быстрых, пугающих – и между зеркалами появился зеленоватый светящийся сгусток. И зеркало-маятник замерло, будто притянутое этим сгустком. Глеб поднял руку и сделал движение кистью сверху вниз: будто прихлопнул осу. Зеркало вздрогнуло, как живое. Глеб потянул невидимую нить, и зеркало потянулось за рукой. Зеленый сгусток удлинился…

На острове Волантир сотни людей бежали, карабкались, ползли к заросшей мелким кустарником плоской вершине горы Самерсон. Там уже были построены в три концентрических круга семьсот человек, держащих тучи над островом. Теперь, повинуясь неясному и неодолимому импульсу, к ним прибавлялись новые, новые, новые люди. Если бы можно было посмотреть на это сверху, то наблюдатель увидел бы странную фигуру: косой крест с вписанными в пространство между лопастями: кружком, птицей, головой зверя с рогами и двойной молнией. Если бы этим наблюдателем был Вильямс, он подумал бы, что видел где-то этот знак. И если бы ему подсказали, вспомнил бы, где именно: на том монументе, который он уничтожил полтора месяца назад…

Нет, была одна женщина… как ее звали? Олив Нолан. Она не поддалась тогда, в театре – и потом… да, во время одной из бесчисленных мистерий где-то на юге – тоже была она! Самсон сжал виски. Что-то творилось с головой: с памяти будто отдирали присохшие бинты. Вот он и его полчища кошек – гроза предместья… дом номер восемнадцать, пятый этаж, девочка с голубым бантом… а почему просто щелчка?.. легонько ткнул его в лоб пальцем, и эта громадина грузно осела на задницу… хочешь полизать пятки? На, полижи… со своими кошками трахайся, понял?.. я буду тебя учить, мальчик – и характерный прищур на один глаз, и взгляд добрый, очень добрый…

Да что же это?.. Он вскочил. Мир вдруг раздвоился: неистовая буря бушевала на море, горы вод шли таранами на берег, и берег сотрясало от этих ударов… и одновременно в свете низкого, уже сползшего с неба солнца лениво катились долгие пологие волны, поднимая и опуская бесчисленное количество разноцветных лодок, лодчонок, катеров, других скорлупок, на которых комочки мыслящей глины приплыли сюда воздать почести повелителю мира… и одновременно – самому ничтожному из ничтожных, потому что мнение человека о себе – знаменатель некоей дроби…

Олив Нолан! Олив Нолан, неподдавшаяся! Где ты?!

Неистово тянуло в себя пространство полета между жизнью земной и просто жизнью. Самсон задохнулся хлынувшим в лицо ветром. Небо и море менялись местами, и высоко взлетала земля, чтобы кануть…

Олив!!!

Я здесь, сказала она. С пурпурного неба спускался зеленый столп. Может быть, так видит муравей падающую с ложечки каплю меда. У этой зелени свои причуды, подумала она. Бедный Каин…

Им только что открылись иные поля. Опрокинутая полая пирамида, черные и белые клетки, знакомые буквы и неизвестные символы. Вот, говорила Олив и трогала букву, и та сейчас же наполнялась внутренним светом. Вот, вот и вот. Это тебе нужно сделать, чтобы… А это – чтобы… Она говорила и тут же забывала, а Каин, раскрыв в растерянности клюв, стоял и смотрел на неизмеримую мудрость древних. Ты думал, это будет просто, сказала Олив. Ты думал… Но тут пропела труба, и она обернулась. Потом ее позвали.

Нет! – закричал Каин. Не уходи! Я не найду дорогу…

Наверное, не найдешь, подумала она спокойно. Но кто же мог знать, что меня позовут…

16

Петр Сергеевич Забелин в боях «до Вомдейла» (это выражение сразу привилось, выражая многое) ранен был трижды, и все три раза чудесно легко: в ухо, в левое предплечье и в спину, в мякоть лопатки. По поводу последнего он втайне переживал, так как не станешь же всем объяснять, что снаряды рвутся и позади наступающей пехоты. Тем более, что ранение сквозное, и предъявить в качестве доказательства нечего. Все же с этим болезненным, но пустячным повреждением он попал на два часа в госпиталь – и вышел оттуда не просто потрясенный, а – раздавленный, распластанный волной страданий, которая прокатилась по нему…

Говорили, что сошел с ума один из хирургов, видя, какие раны причиняют маленькие остренькие пульки автоматов спецназовцев – и будучи ничего не в силах сделать. Легкие, печень, кишечник – одним выстрелом прошиты в сотне мест. Или – вырван кусок грудной клетки, человек еще жив и даже почему-то в сознании. Или…

Не было умения работать с такими ранами, не было инструмента, не было нужных лекарств. Благо, хватало кокаина: его кололи всем, и обреченные умирали незаметно для себя, а муки искалеченных были приглушены и отодвинуты.