Читать книгу "Берсеркер: Безжалостный убийца - Фред Томас Саберхаген"

Теперь, когда он находился здесь, на берсеркере, Ника с новой силой начал терзать вопрос, сотни лет остававшийся без ответа: так что же именно случилось с Фрэнком Маркусом?

Почти триста лет прошло с получения последнего загадочного сообщения от Фрэнка Маркуса — сообщения, пришедшего в тот момент, когда он, оптэлектронный Ник, был единственным находящимся в сознании существом на борту яхты. Но память Ника до сих пор хранила практически без искажений каждое слово Маркуса, вплоть до малейших оттенков интонации. Это был странный, но в высшей степени человеческий голос. Его производил механический речевой аппарат, но аппаратом этим, несомненно, управляли нейроны живого человеческого мозга.

Ник прекрасно осознавал, что должна пройти, быть может, целая эпоха — тысячи или десятки тысяч лет, — прежде чем его память угаснет.

И еще Ник понимал, что если ему наконец-то удастся добиться осуществления вновь появившейся у него мечты о теле из плоти, — когда ему это удастся, — то такая продолжительность жизни будет частью того, с чем ему придется расстаться.

Но последнее послание Фрэнка Маркуса по-прежнему ставило его в тупик. Он тысячу раз прокручивал эти слова и эти звуки в одном или другом банке собственной памяти, изо всех сил стараясь отыскать им «правильное истолкование.

Это сообщение казалось очень важным, если судить по тону, и исходило оно от человека, который, по общему мнению, скорее умер бы, чем стал бы сотрудничать с берсеркерами. От человека, который чтил жизнь так же сильно, как берсеркеры ненавидели ее. От того, кто лелеял и хранил — некоторые сказали бы, что вопреки всякому здравому смыслу, — последние несколько горсточек живой плоти, в которой он был рожден, и кто возил повсюду свои бренные останки в бронированных контейнерах. От самого полковника Маркуса.

Ник никогда не сомневался, что это послание, казавшееся ему столь важным, действительно пришло от Фрэнка. Все без исключения берсеркеры терпели полный провал в попытках имитировать голоса человеческих существ, точно так же, как и в попытках замаскироваться под человеческую внешность. Каковы бы ни были настоящие причины такой неполноценности, она создавала впечатление, что машины-убийцы настолько ненавидят жизнь, что не могут принять даже жалкое подобие ее. Или же они слишком презирали людское сопротивление, чтобы вкладывать в эти попытки маскировки серьезные усилия. Даже когда берсеркеры считали необходимым или уместным говорить на человеческом языке, их голоса были не более чем жалкой пародией на речь. В большинстве случаев эта пародия была неуклюже склеена из настоящих голосов, из записей звуков, издаваемых пленниками под пыткой.

Ник совсем недолго был знаком с полковником, но, если бы его спросили, он ответил бы, что из всех людей, которых ему приходилось когда-либо встречать, Фрэнк Маркус был наименее склонен к самоубийству. Бросок Маркуса к вражескому кораблю был чем угодно, но только не доблестным самопожертвованием. Если все шансы были безнадежно против полковника Маркуса — ситуация, в которой он оказывался достаточно часто, — что ж, пусть будет так. В любой ситуации он неизменно пытался уничтожить врага, уцелеть самому и победить.

Ник испытывал к Фрэнку огромное уважение, несмотря на то что сам Маркус относился к Хоксмуру с презрением. Нет, » презрение» было не совсем верным словом. Фрэнк был совершенно не способен чувствовать презрение к компьютерной программе — точно так же, как, например, расходовать энергию на то, чтобы презирать карту или пар] пассатижей. Все это были полезные инструменты, заслуживающие хорошего отношения и правильного применения.

Разведчики продвигались вперед. Иногда они сбивались в группу, иногда вытягивались в цепочку вдоль коридора или двух параллельных коридоров, но всегда старательно поддерживали контакт друг с другом.

К немалому всеобщему удивлению, однажды они увидели нечто напоминающее зеленые растения. И действительно: где-то внутри этого… этой… штуки за стеклом зеленела растительность.

Столь невероятное зрелище чрезвычайно заинтриговало Гавота. Молодой человек захотел даже повернуть назад и посмотреть на это поближе.

Но Принсеп настоял на том, чтобы неуклонно продвигаться к цели, ради которой они и предприняли свое опасное путешествие. Он строго напомнил всем увлекающимся натурам о том, что любое притягательное, загадочное или интересное зрелище, открывшееся им в боковом коридоре, может оказаться частью хитрой смертоносной ловушки.

— У берсеркера было время, чтобы подготовиться к нашему вторжению. Чтобы проработать план и зарядить оружие, какое у него осталось, — поддержал командира Динант.

— А я бы сказала, что он мертв или настолько близок к состоянию мертвеца, что это уже без разницы, — возразила лейтенант Тонгрес. — Мы бродим у него в кишках, а он до сих пор нас не прикончил.

Люди двинулись дальше.

Время от времени кто-нибудь из разведчиков бормотал что-то в свой передатчик, словно моля о помощи.

Перед отлетом с Иматры Принсеп вызывал подкрепление, и его подчиненные были абсолютно уверены, что рано или поздно это подкрепление непременно прибудет, двинется в том же направлении, что и они, и примется прочесывать космос, стараясь отыскать их. Но слова «рано или поздно» и «в том же направлении» успокаивали мало. Не было практически никаких гарантий, что поиск окажется успешным, даже если и будет активным, — но зато были все причины опасаться, что активным он не будет. Если мыслить реалистично, шансы на то, что спасательная экспедиция — иматранская или любая другая — действительно найдет их в ближайшем будущем, были исчезающе малы.

А на станции берсеркер-абордажник, заявивший, что он полковник Маркус, настояв на обществе Ховелера, мирно отправился на лабораторную палубу. Доносящийся из чуждой машины голос полковника сообщил, что у него уже чертовски долгое время не было возможности хоть с кем-нибудь побеседовать. Впрочем, по его голосу нельзя было сказать, что эта деталь особо волновала полковника.

Анюта Задор встретила их у дверей главной лаборатории. Несмотря на сильную примесь африканской крови в ее жилах, ее лицо побелело при виде спутника Ховелера.

Беспомощно заикаясь, Ховелер попытался объяснить происходящее. Но стоявшему рядом с ним механизму, казалось, не терпелось начать разговор. Мужской голос с явным соларианским выговором резко произнес:

— Послушайте, ребята, то, что вы видите, — это не берсеркер. Это я, Фрэнк Маркус, зложить в ящике. Я могу все объяснить — более или менее. Я залез в этот новый ящик, потому что такое положение давало мне определенные преимущества в моей нынешней работе.

И машина действительно изложила свой вариант. По ее словам, в любой битве против общего неживущего врага ценность полковника (в отставке) Фрэнка Маркуса или любого другого сходным образом оснащенного соларианца заключалась по большей части в том, что этот человек в своем ящике или ящиках, куда не поместится нормальное тело взрослого человека, мог сымитировать маленькую машину-берсеркера; причем сымитировать так, что одурачил бы даже настоящего берсеркера — особенно если тот не станет слишком сильно интересоваться этой мелюзгой.