Читать книгу "Участок - Алексей Слаповский"

В администрации в это время случился Лев Ильич. Он заметил:

– Надо будет – всё докажем!

– Ошибаетесь, Лев Ильич! – резко не согласился Юлюкин. – Он ведь о чем речь ведет? Напишу, говорит, книгу, мемуары эти самые, и, говорит, напечатаю или в архив сдам. То есть понимаете, какая петрушка? Правнук ваш, Лев Ильич, возьмет эту писанину и будет за правду читать. И вы бы рады доказать, что оно все ерунда, но вас-то уже, извините, нету!

– Успокойся, Дмитрий Романович! – веско сказал Лев Ильич. – Никто ему этого не позволит!

– Вот именно, – вяло поддакнул Андрей Ильич, у которого с утра болела голова.

Тут мимо открытой двери прошла Люба Кублакова. И посмотрела на Андрея Ильича мимоходом так, как лишь женщины умеют: и с намеком, и с укоризной. Ты, дескать, думаешь, что все просто, а оно очень даже не просто! Она слышала разговор, она сразу учуяла, в чем опасность. А после ее взгляда учуял и Андрей Ильич.

– С другой стороны, – сказал он с видом догадки, – в самом деле, он ведь напишет всякую чепуху, в том числе про личные отношения, и тайком куда-нибудь это передаст. Вот и не позволь тогда. Еще в газетах напечатают!

Лев Ильич не видел проблемы.

– Изъять! – сказал он. – На основании невмешательства в чужую жизнь! Помочь, Андрей, или сам справишься?

Андрей Ильич обиделся:

– И не с такими справлялся.

– Я в том смысле, что Терепаева подключить. Для официальности.

– Это не помешает, – кивнул Андрей Ильич. И, поморщившись, добавил: – И лучше бы завтра.

– Не горит, – согласился Лев Ильич.

8

Не горит-то не горит, но уже тлеет: анисовцы перестали посмеиваться над придурью Дуганова, до них дошел смысл того, чем он занимается. Из двора в двор, из дома в дом шли разговоры, и в результате все обсуждали будущую книгу Дуганова так, словно уже видели ее.

– Для каждого завел отдельный листок, и на этом листке всякую похабень про человека пишет! – уверяла Шура Курина. – И даже про женщин. И даже про одиноких, если кто на самом деле не живет, а мучается, и в этом не виноват, если от горя, например, немножко выпить, но он про это в виду не имеет, ему лишь бы с грязью смешать!

– Про всех! – поддакивала Сироткина. – И про детей, и про стариков, про всех пишет! Кто чего не так – ага! – он тут же записал.

– Не только все-таки похабень, – поправляла Наталья Сурикова, уже отдохнувшая от своего недавнего отдыха и вернувшая себе свежесть лица и глаз. – Если у кого, например, все нормально: дети, хозяйство, кто старается, – он про это тоже записывает.

– Охота кому про это будет читать? – не верила Читыркина. – Читать интересно, когда все наперекосяк. И смотреть тоже. Вон по телевизору: она от него ушла, а он к другой, а другая не женщина, а мужчина оказалась, тогда он к третьей, а третья вообще его дочь, да еще наркоманка, и у нее, оказывается, двоеполый ребенок то ли от брата, то ли от сестры, которая тоже не женщина...

– Тьфу! – прекратили ее монолог женщины, вконец запутавшиеся.

Мужчины эту тему обсуждали меньше, но тоже обдумывали. Все мы люди, у всех за душой грехи есть, и все мы мнительно подозреваем, что некоторые наши поступки, забытые, давние, кому-то известны, кто-то бережет их против нас. Да и явные дела, о которых все знают и помнят, тоже вдруг всплывают в большом количестве, стоит только представить, что они записаны на бумаге.

А бумага вещь особенная, и дело не в поговорке про написанное слово, которое не вырубишь топором, а просто... неприятно, понимаете? Вот ты живешь, и все твое – твое. Ну, поболтают, может, обычное дело. И вдруг твое имя написано не в паспорте или другом документе, что хранится в комоде, а где-то в другом месте, отдельно от тебя, далеко, самовольно, написано чужим человеком... Неприятно, нехорошо... И не просто ведь имя написано, а и еще что-то. Например: «Анна Антоновна Сущева провела вечер с Валентином Георгиевичем Кублаковым за распитием спиртных напитков, после чего данный Кублаков интимно хватал Анну Антоновну, а она вместо препятствий смеялась и проводила его под утро, из чего следуют прямые выводы».

Так размышляла Нюра Сущева по поводу писаний Дуганова. И очень сердилась. Ей представлялось, что он так и напишет. По форме – правильно. По содержанию – вранье. Ну, был у нее Кублаков, ну, выпили. Ну, лапнул пару раз даже не за грудь, а за плечо. Ну, в самом деле, ушел под утро. Но ничего же не было! Не было ничего же остального! То есть не остального, а того самого, что имеется в виду! Вот оно, коварство письменной речи!

А придет Анатолий, попадется ему в руки тетрадь – он объяснений слушать не станет! Был мужчина в доме? Был! Вот тебе и весь состав преступления.

Нет, надо какие-то меры принимать.

9

И Нюра, не откладывая, решила принять меры, а именно – сходить к Дуганову.

Огородами и лесом она прошла к его дому, на ходу размышляя, как поступить: убеждать его словами, деньгами или применить женский ресурс?

Решила попробовать по очереди.

Сказала, что шла мимо и вот как-то вспомнила... Спросила: не скучно ли Валерию Сергеевичу жить одному?

Дуганов ответил отрицательно.

– А мне вот бывает, – сказала Нюра. – Анатолий все работает, работает... Уехать, что ли, вместе в город? Как думаете?

– Где родился, там и пригодился, – осторожно ответил Дуганов. – Но и перемещаться человеку не запретишь.

– Это правда. Я вот все решаю. С Кублаковым советуюсь. Он в городе и учился, и жил, он понимает. Зайдет, ну, мы и советуемся. По-человечески. А некоторые знаете какие люди бывают, Валерий Сергеевич? Они не признают человеческих отношений. Они считают, что если мужчина и женщина, то обязательно разврат. Знаете, почему? Потому что эти люди, которые так считают, они сами развращенные. Нормальный человек так не думает. Вы ведь так не думаете?

– Все зависит от конкретных обстоятельств, – ответил Дуганов. – Но согласно традициям коренной русской жизни, замужним женщинам с женатыми мужчинами общаться наедине всегда было запрещено. И правильно, я считаю.

– Кто спорит, кто спорит! – вздохнула Нюра, понимая, что словами повернуть мнение Дуганова в положительную сторону не получилось.

– А я знаете что? – сказала она. – Я с Анатолием даже поговорить не успеваю на эту тему. В смысле: насчет переехать. И я решила письмо ему написать. Но у меня не получается. Все как-то длинно. Сижу, прямо чуть не плачу. Потом вспомнила: вы же замечательно пишете! Я девчонкой еще была, когда вы стенгазету оформляли! Напишите ему от меня, Валерий Сергеевич! Не даром, конечно!

И Нюра положила на стол деньги. Не пять рублей. И не десять. И даже не сто. Намного больше. Но прицепиться трудно: она же не взятку дает, она от чистого сердца.

Правда, Дуганов в чистоту сердца не поверил и кратко сказал: