Читать книгу "В Дикой земле - Илья Олегович Крымов"

разобраться.

Так, обретаясь среди прочих учеников, которые то и дело простывали, либо жрали что-то не то, ранились, занося инфекции, рив по мере сил латал симианов. Воспитатели тоже делали своё дело, ведь часть лекарств оседали у них, но был лимит расхода на каждое мохнатое тело и превышать его лысые не собирались. Просто не могли. То, что готовил Тобиус, было сложнее, действовало лучше и дольше. Так или иначе шепотки гуляли среди недоумков, и краснолицый урод приобретал некоторое влияние.

* * *

Неборис месяц заканчивался, холода всё крепчали, духи погоды готовили миру первое в грядущем сезоне снежное одеяло в тысячи лиг шириной. Тобиус думал над своей жизнью.

Он внедрился в Ронтау относительно недавно, обживался неспешно на дне обезьяньего общества, совершенствовал язык и понимание мироустройства по-симиански. К сожалению некоторые его представления о грядущем оказались несостоятельны, — весть о «давно утерянных родственниках с севера» не вызвала в сару-хэм ни интереса, ни доверия. А тем временем надо было как-то взбираться по лестнице вверх, на более высокие уровни, туда, где лекари и аптекари готовили свои столь манящие препараты. Ведь это был его, Тобиуса, равноценный открытию новой цивилизации интерес. Оставалась пара пустяков, всего-то и было нужно придумать, как прийти к успеху.

Пока же маг прозябал в быту, пытался извлечь что-то из уроков воспитателей, занимал себя всякой ерундой, ходил в парилку, имевшуюся при яме, которую предпочитали симианы купанию; в меру сил лечил болящих и следил ночами за огнём. В его пещере всегда было натоплено особенно хорошо, хотя хвороста жглось также мало, как и в других пещерах. Конечно, без магии не обошлось.

В определённый момент Тобиус стал замечать готовящийся бунт.

Это открытие не особо потревожило его, не особенно заинтересовало. Однако он принялся вычислять тех симианов, что прятали материалы для изготовления луков, стрел и копий, отмечал всех потенциальных участников, считал их. Так длилось больше недели и в ночь с двадцать девятого на тридцатое число небориса месяца началось движение.

Волшебник всегда спал один в небольшой стенной нише, сторонясь чужого тепла. В ту ночь ни одна из очажных смен не принадлежала ему и предполагалось, что маг проспит до утра, но Тобиус не спал. Уже несколько ночей подряд он обходился неглубокой медитацией, отдыхая, но и следя за всем в родном уделе.

Приоткрыв один глаз человек видел Мисику, чей черёд был следить за огнём, и ещё семерых симианов. Более всего они походили на обезьян, известных бестиологам под именем рыжебрюхих саков, среди которых затесалось два чернолобых сака; все принялись доставать из-под соломенных подстилок оружие, стараясь вести себя тихо. Под предводительством Мисику подались к пологу.

— Я как-то упустил момент, когда были дозволены ночные прогулки или же вы, братцы, решили нарушить порядок?

Они обернулись, но к тому мгновению Тобиуса на его обычном месте уже не было. Озираясь, они вдруг обнаружили лжесимиана перегораживавшим выход.

— Я притворюсь дураком и спрошу вас, что вы намерились содеять? Мисику? Это ты их взбаламутил?

Рыжебрюхий сак оправился от шока быстро, хотя мысль о том, как Тобиус исчез со своего места и появился в другом не могла не вызывать острого любопытства.

— Отойди, лекарь! Мы идёт отвоёвывать нашу свободу!

— Вы идёте умирать в холодную злую ночь. Ты съел дурманных трав, Мисику?

— Прочь! Я не хочу тебя убивать, но если ты не уберёшься, станешь первым мертвецом сегодня! — пригрозил симиан, наставляя на Тобиуса копьё с кремневым наконечником, довольно сносно обработанным, можно было отметить.

Волшебник вздохнул.

— Зачем? — спросил он.

— Свобода! — был ответ.

— Свобода пухнуть с голоду и отмораживать лапы до черноты? Мисику, зима почти настала. Даже если у вас что-то выйдет, а у вас не выйдет, вы всё равно не выберетесь из ямы. Вокруг воины сару-хэм, помнишь? Они больше вас, сильнее и лучше дерутся. Ведь именно поэтому вы сюда и попали, разве нет?

— Мы попали сюда, потому что были голодны и слабы! Теперь, — оскалился сак, — у насесть хорошее оружие! Нас много!

— Много — это сколько? — не уступал человек. — Пальцев на твоих руках и ногах много, Мисику? Нет, их немного. Вы не знаете, что такое «много», потому что не умеете считать. Длиннохвостых, — вот, кого много. Даже если вы сможете побить воспитателей, — а вы не сможете, — даже если вы сможете прорваться в форт, — а вы не сможете, — вас всё равно всех перебьют.

— Нет! — оскалился симиан. — Свобода! Еда! Растопка! Мы подожжём это место, подожжём проклятый Ронтау! Не будет больше Длиннохвостых, никто не будет нас тащить в клетки! Никто не будет убивать нас за то, что не получается вязать верёвки или колоть камни!

Ярость лилась из этой сравнительно небольшой и сравнительно разумной обезьяны обжигающим потоком. Всё живое жаждет свободы? Возможно. Даже если свобода сопряжена со смертью? Да, весьма вероятно.

— Ты попал сюда вместе со мной, Мисику, — молвил Тобиус серьёзно, — я помню тебя, приморенного голодом облезлого и слабого. За месяц ты отъелся, научился делать оружие, и решил, что теперь весь мир у твоих ног. Они учат вас. Если вы дадите им, они помогут вам обрести истинную свободу там, снаружи. Это тяжело, это страшно и трудно, Мисику, но их путь — единственный. Позволь им помочь вам.

— Я не буду ждать и терпеть! Я сам всё возьму! Я свободен!

Выпад его был очень быстрым, кабы не Кошачьи Рефлексы, Тобиус мог бы и не успеть перехватить древко, обдирая пальцы, отвести удар в сторону и потянуть на себя, пользуясь тем, что обезьяна потеряла равновесие. Удар ногой в грудь отбросил Мисику, а человек крутанул копьё и сделал резкий выпад, пугая его единомышленников. Тобиус заговорил повелительным голосом, не терпевшим возражений, голосом человека, который не допускал и тени мысли о том, что его могут ослушаться:

— Бросьте оружие и возвращайтесь на свои места. Спите. Того, кто промедлит, я сам убью.

Все обезьяны оцепенели и промедлил, не вняв человеческим приёмам. Тогда он сделал быстрый шаг вперёд и со страшным лицом рыкнул:

— Живо!

Копья, луки, стрелы попадали на пол, ловкие симианы запрыгнули на свои места и уставились оттуда на краснолицего урода. Они боялись.