Читать книгу "История моей жизни. Воспоминания военного министра. 1907—1918 гг. - Александр Федорович Редигер"

действий, и уже в конце августа 1914 года из армии стали поступать самые тревожные сведения об этом[279]. Очевидно, что с этого времени Военное министерство должно было проявить полную энергию в изготовлении патронов, привлекая к этому делу все технические средства страны, а с другой стороны – просить начальство армии временно беречь патроны. В первом отношении Министерство действовало вяло и не только не хлопотало о привлечении к работе возможно большего числа заводов, но даже отказывало заводам, просившим о даче нарядов на патроны![280] Это уже несомненно являлось преступным легкомыслием и бездействием власти, имевшими самые пагубные последствия. Предупредило ли Министерство Ставку[281] о нехватке патронов и необходимости беречь их, я не знаю.

Несчастье, постигшее Россию, было так велико и общественное мнение было до того возбуждено против Военного министерства, что правительство не признало возможным ограничиться отставкой Сухомлинова. Поэтому Горемыкин испросил у государя образование Верховной комиссии «для всестороннего расследования обстоятельств, послуживших причиной несвоевременного и недостаточного пополнения запасов воинского снабжения армии». Сверх того, были созваны Государственный Совет и Дума и решено привлечь их членов к заведованию делом удовлетворения нужд армии. Из членов Думы и Совета предполагалось образовать Особое совещание под предводительством военного министра, подчинив его руководству в отношении довольствия армии (и населения) не только Военное министерство, но и Главное управление землеустройства и земледелия (заготовка хлеба), Министерства торговли и промышленности (заготовка топлива) и Путей сообщения (перевозки). Правительство, таким образом, само должно было признать свою несостоятельность и поступило умно, сделав это по собственной инициативе.

Государь 23 августа сам вступил в командование армиями, находившимися в то время в самом критическом положении. Почему он тогда, после тринадцати месяцев войны, решился это сделать, я не знаю. Как я уже говорил, это отвечало давнишнему его желанию, но, может быть, именно тяжелое положение армии побудило его на этот шаг? Но кроме того, насколько было известно, отношение государя к великому князю Николаю Николаевичу стало довольно натянутым и, может быть, это оказало влияние. Великий князь был назначен главнокомандующим на Кавказе вместо престарелого графа Воронцова-Дашкова.

Правительственный проект образования Особого совещания в Государственной Думе был переделан. Дума предложила образовать четыре отдельных совещания при четырех министрах; в таком виде законопроект поступил в Совет, где для его обсуждения была образована комиссия из двадцати членов. Я был членом этой комиссии, и правая группа желала видеть меня председателем ее, но комиссия двенадцатью голосами против восьми избрала в председатели графа Коковцова, так что эта обуза меня миновала. Комиссия на семи заседаниях рассмотрела проект, который затем был принят Советом.

Я лично считал, что от этих совещаний не будет никакой пользы и они учреждаются только для успокоения общественного мнения и дабы избегнуть критики прежней деятельности правительства со стороны палат; за дальнейшие же действия палаты сами брали на себя ответственность, так как в их обсуждении должны были участвовать их же избранники. Таким образом, совещания обращались в будущем в ширмы, за которыми могло прятаться правительство. Участвовать в подобном совещании мне вовсе не улыбалось; к тому же состав этих совещаний был намечен большой и можно было предвидеть, что они обратятся в скучные говорильни.

Мой приятель Воеводский вполне разделял мое мнение и также не желал попасть в члены этих совещаний. Избрание членов производилось по группам; перед заседанием нашей группы мы вдвоем составили список кандидатов от правой группы и опрашивали, согласны ли они идти в члены такого-то совещания? Все изъявляли согласие принять избрание, и лишь некоторые заявляли, что предпочли бы быть членами не того совещания, куда мы их наметили, а другого, и мы их перемещали; на вопрос, почему мы сами не включили себя в список, мы заявляли, что стоим слишком близко к Военному министерству, а в члены нужны люди беспристрастные, относящиеся более критически к делам Министерства. Вскоре наш список был готов, подвергнут обсуждению и принят. Мы оба в члены совещания не попали, чему были искренне рады. Я думаю, что многие, согласившиеся принять избрание, потом очень о том жалели.

В состав Верховной комиссии были назначены: председателем член Госсовета генерал Петров, а членами: вице-председатель Госсовета Голубев, член Госсовета Наумов, товарищ председателя Госдумы граф Бобринский, генерал-адъютант Пантелеев и сенатор Посников. Комиссия тотчас принялась за свое дело. 7 августа Пантелеев был у меня и предупредил, что Петров желал бы пригласить меня в Комиссию, чтобы допросить меня; я изъявил полную свою готовность прийти в Комиссию, но предупредил, что мало могу сказать ей. При моем ответном визите к Пантелееву он мне показал кое-какие документы, уже полученные Комиссией.

В Верховную комиссию меня пригласили на 18 августа, к трем часам. В этот день я был в Финансовой комиссии, откуда к трем часам пошел в Верховную; меня туда, однако, не пустили, так как она еще выслушивала показания прокурора, ведшего дело о казненном за шпионство полковнике Мясоедове; очевидно, Верховная комиссия усмотрела связь между этим делом и тем, которое было поручено ей. Допрос прокурора окончился в четверть пятого, и тогда меня позвали из Финансовой комиссии. Когда я вошел, в Комиссии еще продолжались разговоры, вызванные предыдущим допросом; к моему удивлению, уже ставился вопрос об аресте Сухомлинова. Я лишь мог рассказать Комиссии, как был установлен при мне размер боевого комплекта. Далее я высказал мнение, что я сомневаюсь в возможности упрекать Сухомлинова за то, что он не увеличил этого размера, и что его ответственность начинается собственно со времени выяснения чрезвычайного расхода снарядов; все же я пробыл в Комиссии полтора часа.

Верховная комиссия вела все дело крайне секретно, и я лишь изредка слышал о нем кое-что от Пантелеева. Порученное ей дело она закончила лишь в начале 1916 года, так как оно было весьма сложным и требовало допроса многих лиц, из коих некоторых приходилось вызывать из армии.

После одобрения Государственным Советом закона об особых совещаниях и их образовании, 3 сентября, сессии Совета и Думы были закрыты с указанием, что палаты будут созваны вновь не позже ноября. Эта сессия, с 19 июля по 3 сентября, была вначале крайне тяжела вследствие стоявшей в городе жары, кроме того, она была крайне неудобна для большинства членов обеих палат, так как была созвана неожиданно и в необычное время. Я уже говорил, что не предполагал, чтобы она могла быть продолжительной, поэтому мы переехали в город без прислуги; но когда выяснилось, что сессия затягивается, пришлось выписать с дачи кухарку. Не теряя надежды еще вернуться на дачу, мы там оставили госпожу Аустин с горничной.