Читать книгу "Антихрист - Питер Джеймс"

Мужчина осторожно вынул из кармана плаща какой-то предмет, завернутый в старую газету. Даже не глядя на Джона, он протянул предмет настороженно следившей за его действиями Сьюзан.

– Возьмите, – сказал он. – Это для новорожденной.

Предмет оказался неожиданно тяжелым, и Сьюзан чуть не выронила его. Она сняла со свертка резинку и развернула газету. Внутри оказалась темно-зеленая статуэтка – не человека и не животного, а, скорее всего, какого-то мифического существа. Сьюзан не очень к ней присматривалась.

– Спасибо, – с сомнением в голосе произнесла она.

– Это ее наследство, – объяснил мужчина и повернулся, чтобы последовать за женщиной, которая была уже у двери.

– Подождите, – остановила их Сьюзан. – А какое вы имеете отношение к…

Их уже не было. Они ушли так быстро, словно боялись злоупотребить гостеприимством.

Сьюзан посмотрела на Джона, в ее взгляде читалось: «Кто были эти люди?»

– Мистер и миссис Лебовик. – Он взял статуэтку у нее из рук. – Друзья… черт, тяжелая… друзья мистера Сароцини? Родственники? Как он там сказал? «Это ее наследство»? Что он этим хотел сказать?

Сьюзан посмотрела на мирно спящую Верити.

– Наверное, какая-нибудь фамильная ценность.

Джон вертел статуэтку в руках. Он искал какой-нибудь намек, указывающий на ее происхождение. Он плохо разбирался в антиквариате. На ощупь она была гладкой, словно стекло, долго пролежавшее на пляже и отполированное морским песком, и – старой. Похоже, это был малахит. У фигурки было туловище мужчины, изящные ноги скаковой лошади и голова грифона. Она не вызывала отвращения, но все же при взгляде на нее возникало какое-то тягостное чувство, какое-то беспокойство.

– Если бы она принадлежала моей семье, я, наверное, тоже с радостью подарил бы ее кому-нибудь, – сказал он.

– Ну, теперь она принадлежит, – отозвалась его жена.

На мгновение их взгляды встретились, и Джон сразу отвел глаза. Говорить с Сьюзан сейчас все равно что ходить по минному полю – он осторожно подбирал каждое слово. Он еще раз осмотрел статуэтку и спросил себя, имеет ли она какое-либо оккультное применение, но ничего не сказал.

Ночью он спал в соседней с Сьюзан палате. После его стычки с мистером Сароцини, произошедшей вчера днем, у него был только один разговор с ним, в котором банкир сообщил ему, что должен вернуться в Европу по делам и оставит их обдумывать свое положение. Он сказал Джону, что тот может находиться в больнице столько, сколько захочет, и настоятельно рекомендовал не покидать Сьюзан до тех пор, пока она не окрепнет настолько, что сможет вернуться в Англию. Об ином Джон и помыслить не мог.

Сегодня утром Сьюзан осматривал ее новый гинеколог, любезный немногословный швейцарец, которого звали доктор Ферлаг. В разговоре с Джоном он сказал, что после кесарева сечения удалил у Сьюзан небольшую яичниковую кисту и что с Сьюзан все хорошо и она сможет родить еще столько детей, сколько захочет.

О Майлзе Ванроу не было сказано ни слова. Джон подумал, что пока это и к лучшему. Пусть это воспоминание будет заблокировано у Сьюзан до тех пор, пока она не вернется в более или менее нормальное психическое состояние.

Утром она снова рассказала Джону, что в точности произошло после того, как она зашла в палату Кейси. Она хотела, чтобы он поверил ей, и ее рассказ, вне всякого сомнения, был искренним. И все же в мозгу Джона, словно виселица, возвышался огромный вопросительный знак.

Если она вычеркнула из памяти нападение на Ванроу, то не могла ли она убить Кейси и тоже забыть об этом?

Может быть, Сароцини все-таки не лжет?

Мотив у нее был: если бы Кейси умерла, у Сьюзан исчезли бы финансовые обязательства, удерживающие ее от того, чтобы скрыться вместе с Верити. Но разве могла любовь Сьюзан к еще не рожденному ребенку оказаться важнее, чем жизнь ее сестры? Нет – но только в случае нормального состояния психики. А вот если у нее случился приступ временного помешательства… тогда что?

И у него было чувство, что Сьюзан не все ему рассказывает. Она не доверяла ему и что-то скрывала.

Через десять минут после ухода мистера и миссис Лебовик прибыла вторая пара посетителей: мистер и миссис Стоун, лет на десять младше Лебовиков, гораздо менее жалкой наружности, но, насколько мог судить Джон, тоже выходцы из Восточной Европы. Как и предыдущая пара, они обращали внимание только на Верити, будто Сьюзан и Джона вовсе не существовало, кроме того момента, когда супруги вручили им подарок – на этот раз коробку, перевязанную лентой, в которой оказался великолепный золотой потир, приведший Джона в изумление и стоящий, наверное, много тысяч фунтов.

Поток посетителей не прекращался весь оставшийся день. Обеспокоенный тем, выдержит ли все это Сьюзан, Джон поговорил с гинекологом, попросив его или ограничить, или вообще запретить посещения, по крайней мере до тех пор, пока состояние Сьюзан не улучшится. Доктор Ферлаг коротко ответил, что эти люди восхищаются великим человеком, Эмилем Сароцини, и проделали долгий путь – многие пересекли весь континент, – чтобы воздать почести Верити. Не принять их – значило нанести им оскорбление.

Последующие три недели посетители не давали Джону и Сьюзан никакого покоя. Они были неизменно вежливы, но немногословны, адресовались обыкновенно к Сьюзан и не обращали никакого внимания на Джона. Все приносили с собой подарок. Кое-кто из женщин давал Сьюзан советы по уходу за ребенком: как кормить, в каких положениях укладывать спать, при какой температуре воды купать, насколько тепло должно быть в комнате, где девочка находится, какие витамины добавлять в молоко, когда придет время отлучить Верити от груди. Некоторые оставляли Сьюзан средства от простуды и травы для укрепления костей.

Возраст посетителей колебался от среднего до пожилого, одни выглядели более респектабельно, чем другие. Среди них нашлось место представителю практически каждой расы, но в основном это были выходцы из Центральной Европы, насколько мог судить Джон по их внешности, именам и акценту.

Первые несколько дней он не выходил из палаты Сьюзан, внимательно наблюдая за гостями и после ухода некоторых из них обмениваясь с Сьюзан насмешливыми взглядами. Несмотря на то, что она очень уставала, к ней, похоже, возвращалось ее обычное чувство юмора.

Большинство даров были старинными вещами. Излюбленными цветами были темно-зеленый и черный, материалами – малахит, дерево или мрамор, свертки перевязывались черной шелковой лентой. Но были и предметы из золота и бронзы. Самым большим по размеру подношением оказалась украшенная затейливой резьбой черная лакированная колыбель. Принесшая подарок пара вручила его с большой гордостью, сказав, что колыбель принадлежала их семье несколько столетий. После их ухода Джон и Сьюзан с ужасом переглянулись. Сьюзан сказала, что ей страшно оставлять колыбель в комнате, и Джон убрал ее, засунув в багажник машины, а затем подарил пораженной супружеской чете, устроившей в пригороде Лос-Анджелеса гаражную распродажу.