Читать книгу "Неведомые дороги - Дин Кунц"

– Нет, я, конечно, против, Бенни, – я обнял его. – Лучше всего, сынок, смотреть правде в глаза...

Он покачал головой.

– Она там, папа. Не может она просто исчезнуть. Она где-то есть. Я знаю. Я знаю, что есть. И она счастлива.

– Бенни...

Он встал, поднял голову.

– Скоро будем есть вишни?

– Бенни, не переводи разговор на другое. Мы...

– Можем мы поехать на ленч в ресторан миссис Фостер? Бургеры, жареный картофель, "кока", потом вишневое мороженое?

– Бенни...

– Так можем или нет?

– Конечно. Но...

– Чур, я за рулем! – закричал он и побежал к гаражу, смеясь над своей шуткой.

Весь следующий год упорный отказ Бенни признать, что матери больше нет, сначала нервировал меня, потом раздражал, наконец, начал выводить из себя. Каждый вечер, лежа в постели и ожидая, когда придет сон, он говорил с ней и, похоже, твердо знал, что она то слышит. Часто после того, как я укрывал его и, пожелав спокойной ночи, уходил из комнаты, он выскальзывал из-под одеяла, вставал на колени у кровати и молился о том, чтобы его мама была счастлива там, где она сейчас.

Дважды я случайно слышал его. В других случаях я останавливался за дверью в коридоре и слышал, как он, выждав какое-то время, чтобы дать мне спуститься вниз, обращался к богу, хотя мог знать о боге лишь то, что тайком подсмотрел в телешоу или услышал от друзей в школе.

Я решил не вмешиваться, полагая, что эта детская вера в бога сама собой сойдет на нет, когда он поймет, что бог никогда ему не ответит. Не получая божественного знака о том, что душа его матери пережила смерть, Бенни начал бы понимать, что о религии ему говорили чистую правду, и вернулся бы в мир здравомыслия, который я для него создал и где терпеливо ждал. Я не хотел говорить ему, что знаю о его молитвах, не хотел высмеивать или отговаривать, потому что понимал: родительский нажим может привести к обратному результату и он еще крепче ухватится за иррациональную мечту о вечной жизни.

Но прошло четыре месяца, его вечерние беседы с умершей матерью и богом не прекращались, и я больше не мог терпеть молитв, возносимых в моем доме. Пусть слышал я их редко, но знал, что они произносятся, и меня это бесило. Я перешел к решительным действиям. Убеждал, спорил, умолял. Прибегнул к классическому методу кнута и пряника: наказывал за каждое проявление религиозных чувств, вознаграждал за любое антирелигиозное изречение, даже если оно срывалось с его губ неосознанно или я истолковывал его как антирелигиозное. Пряники ему доставались редко, в основном я его наказывал.

Нет, не порол и не применял мер физического воздействия. Это говорит в мою пользу. Не пытался выбить из него бога, как мои родители вколачивали его в меня.

После того как все мои старания пошли прахом, я отвел Бенни к доктору Гертону, психоаналитику.

– Он никак не может примириться со смертью матери, – сказал я Гертону. – Не может это... осознать. Я за него тревожусь.

После трех сеансов с Бенни на протяжении двух недель доктор Гертон позвонил мне, чтобы сказать, что Бенни больше не надо приезжать к нему.

– С ним все в порядке, мистер Фаллон. Тревожиться вам не о чем.

– Но это не так, – возражал я. – Ему нужен психоаналитик. Он по-прежнему не может... осознать, что его мать умерла.

– Мистер Фаллон, вы упоминали об этом раньше, но я так и не получил ясного объяснения: а в чем, собственно, вы видите свидетельства того, что он не может осознать смерть матери? Что именно вас тревожит?

– Он молится, – ответил я. – Молит бога о ее безопасности и счастье. И говорит с матерью в полной уверенности, что она его слышит. Говорит с ней каждый вечер.

– О, мистер Фаллон, если это все, что вас тревожит, ответственно заявляю, что беспокоиться не о чем. Говорить с матерью, молиться за нее, это совершенно нормально и...

– Каждый вечер! – повторил я.

– Да хоть десять раз на дню. Действительно, в этом нет никакой аномалии. Говорить с богом о матери и говорить с матерью на небесах... это всего лишь психологический механизм, с помощью которого он постепенно сживается с фактом, что ее больше нет рядом с ним. Это совершенно нормально.

Боюсь, я закричал:

– В нашем доме это совершенно ненормально, доктор Гертон. Мы – атеисты!

Он помолчал, потом вздохнул.

– Мистер Фаллон, вы должны помнить, что ваш сын – больше, чем ваш сын. Он еще и личность. Маленькая, конечно, но личность. Вы не можете видеть в нем собственность, которую можно лепить по...

– Я очень уважаю индивидуальность, доктор Гертон. Гораздо больше, чем все эти певцы псалмов, которые ни в грош не ставят людей, превознося своего воображаемого господина на небе.

На этот раз пауза длилась дольше.

– Хорошо. Тогда вы, конечно же, понимаете, нет гарантий того, что сын будет исповедовать те же взгляды, что и отец. У него могут быть свои идеи и свои желания. В том числе и по отношению к религии. И в этом ваши позиции со временем могут только отдаляться. Возможно, речь идет не только о психологическом механизме адаптации к смерти матери. Возможно, с этого начинается глубокая вера в бога. Во всяком случае, вы должны быть к этому готовы.

– Я этого не потерплю, – твердо заявил я.

Третья пауза стала самой длинной.

– Мистер Фаллон, мне нет необходимости видеться с Бенни. Я ничем не могу ему помочь, да он и не нуждается в моей помощи. Но, возможно, вам следует подумать о визите к психоаналитику.

Я бросил трубку.

* * *

Следующие шесть месяцев Бенни безмерно раздражал, даже изводил меня своими фантазиями о рае. Возможно, он уже не разговаривал с матерью каждый вечер и иногда даже забывал помолиться, но по-прежнему упрямо верил в существование бога и загробной жизни. Когда я говорил об атеизме, проходился по идее бога, старался урезонить его, он лишь отвечал: "Нет, папа, ты не прав" или "Нет, папа, это не так", – а потом уходил от меня или старался сменить тему. Случалось, он просто доводил меня до белого каления. Сначала говорил: "Нет, папа, ты ошибаешься", а потом обнимал, крепко прижимал к себе, говорил, что любит, а в глазах стояли такие грусть и жалость, словно он боялся за меня и чувствовал, что мне надобно указывать путь истинный. Как же я злился! Он был девятилетним мальчишкой – не убеленным сединами гуру!

В наказание за невыполнение моих желаний я лишал его права смотреть телевизор, когда на дни, когда – на недели. Оставлял "без десерта за обедом, один раз целый месяц не разрешил гулять с друзьями. Ничего не помогало.

Религия, та самая болезнь, которая превратила моих родителей в суровых незнакомцев, а мое детство – в сплошной кошмар, которая лишила меня лучшего друга, Хола Шина, теперь вновь прокралась в мой дом. И заразила моего сына – самое дорогое, что у меня оставалось. Нет, о какой-либо конкретной религии речь не шла. Бенни не получил формального теологического образования, поэтому его идеи бога и рая не определялись какими-то догмами. На христианство намеки были, но не более того. Его религия базировалась исключительно на детском восприятии, пожалуй, не стоило называть его веру религией, и мне не следовало об этом тревожиться. Но я полностью признавал правоту доктора Гертона: эта самая детская вера с годами могла перерасти в глубокую религиозность. Вирус религии блуждал по моему дому, и я не находил себе места от того, что не мог найти способа избавиться от него.