Читать книгу "Золото Хравна - Мария Пастернак"

Секретарь Стурлы был в своем сером выходном кафтане, коричневом сюрко и зеленом куколе с длинным шлыком — он всегда хранил внутри шлыка какие-нибудь мелочи: монетки, перочинный нож, несколько орехов, иногда даже перо и маленький походный рожок с чернилами.

Они вернулись вечером. Стурла был мрачен — его взбесила процедура дознания, недоверие тингманов и вопросы, которые задавал лагман. Тингу предстояло заседать еще два дня, и им велено было в течение этого времени не покидать Нидарос — но дело уже было настолько ясно, что у лагмана едва ли могли возникнуть еще какие-то вопросы.

Тингманы и бонды, присутствующие на суде, по-разному отнеслись к Торлейву. Некоторые подходили, смотрели на него с интересом. Несколько человек на тинге уверяли его, что, убив Нилуса из Гиске, он сделал благое дело; но большая часть, подобно Вальдимару, негодовала, что столь заслуженный воин пал от руки молодого крестьянина-плотника. Они подозревали Торлейва во лжи и не верили, что битва на мечах с Нилусом из Гиске была честной.

— Не мог щенок просто так, без чьей-то помощи, одолеть самого Зверолова, — говорили они. — Либо он лжет, либо это колдовство.

— Стурла, сын Сёльви, — отец его невесты! — говорили враждебно настроенные тингманы. — Он расскажет вам всё так, как ему выгодно. Надо прибегнуть к Божьему суду. Вон Брюньольв Затычка — испытанный в сражениях воин. Если плотнику удастся одолеть его в поединке — правота его будет признана.

— Слава Богу, лагман Харальд напомнил им всем, что судебные поединки осуждены святым отцом нашим Папой и окончательно запрещены недавно почившим государем Магнусом, сыном Хакона, — мрачно рассказывал Стурла за ужином. — Не то эти баламуты одержали бы верх, ибо их было большинство. Лагман напомнил им, что нынче не судят Торлейва, сына Хольгера, а разбирают преступления покойного Нилуса из Гиске. Вот так-то. И все же на душе у меня тяжко после всего, точно нам с Торлейвом пришлось выдержать настоящий бой.

Они сидели у жарко натопленного камина в большой горнице. Стены здесь были увешаны новыми шпалерами с изображениями святых и сражений, длинный новый стол накрыт праздничной скатертью — белой, вышитой красным. В тройных шандалах горели длинные желтые свечи. Ко всему прочему, сегодня был день рождения Вильгельмины, ей сровнялось восемнадцать лет — но она почти забыла о том, с тревогой вглядываясь в усталое лицо Торлейва. На тинге Торлейву пришлось нелегко, и он был рад, что все закончилось.

Ужин был обилен, Тора и Йора наготовили целый пир. Глаза Торлейва блестели — от вина и от пережитого волнения.

— Главное, все это позади, — он отер руки салфеткой и отставил в сторону пустую миску.

— Кто знает, — покачал головою Кольбейн. — Не понравились мне их глаза.

— Я должен вздремнуть, — сказал Стурла. — Кольбейн, не проводишь ли ты меня? Пожелайте мне доброй ночи, дети.

— Я хотел сказать тебе, Стурла, и всем вам: еще вчера я договорился со священником, — сообщил Торлейв. — Через неделю в соборе Святого Олафа отец Томас после мессы Бласиуса[185] совершит наше с Вильгельминой обручение.

— Что ж, — кивнул Стурла, — вот добрая весть!

И они с Кольбейном ушли.

— Торве, — сказала Вильгельмина, положив ладонь на смуглую его руку. — Почему теперь, когда отец созвал полгорода, и ты договорился со священником, и ничто больше не стоит между нами, когда все говорят о нашем обручении, — у меня такое чувство, будто речь идет вовсе не о нас с тобою?

— Конечно, не о нас! — Торлейв с любовью заглянул в ее глаза. — Но люди хотят праздника и радуются всякой возможности его устроить.

— Для меня праздник — в другом, — прошептала Вильгельмина.

— И для меня тоже. Настоящий праздник — когда ты сидишь со мною рядом и огонь горит в камине… Хочешь, покажу тебе одну вещь? — спросил он спустя некоторое время.

— Какую?

Он достал из-за пазухи маленькую берестяную коробочку и вложил ее в ладонь Вильгельмины.

— Открой!

Внутри, на подкладке белого полотна, дрожало, точно капля воды, маленькое серебряное колечко.

— Я хотел бы, чтобы ты примерила его перед обручением. Мастер уверял меня, что это детское кольцо, но мне кажется, оно придется тебе впору.

Вильгельмина никогда прежде не носила колец. С удивлением смотрела она на этот подарок. Тончайшее сплетение узора в глубинах было покрыто чернью и расцветало сверху четырьмя лепестками маленького цветка. Кольцо легко скользнуло на ее палец, задержавшись у сустава. Странной и незнакомой показалась Вильгельмине собственная рука, и она поспешила снять кольцо.

— А тебе? — спросила она.

Торлейв пошарил в поясной суме и вынул другое кольцо, побольше. И положил его на Вильгельминину ладонь поверх первого, малого. Одно кольцо точно вошло в другое, будто так было загадано.

Вильгельмина подняла глаза на Торлейва.

— Это добрый знак!

Он взял с ее руки оба кольца и спрятал их в берестяной ларчик.

— Вот самый добрый знак, — сказал он и поцеловал ее.

Глава 27

На другой день после закрытия тинга служанка Йора разбудила Торлейва рано утром:

— Молодой хозяин! Там пришли трое и спрашивают вас. Ждут у ворот. Сказать им, что вы еще спите?

— Скажи, сейчас выйду.

Он ополоснул лицо, чтобы прогнать сон, и спустился.

Утро было хмурым. Вороны и чайки громко делили что-то на мусорной куче. Вновь пришла оттепель, за ночь снег подтаял и сполз с крыши. Деревянные мостки обнажились, темные мокрые доски прогибались и поскрипывали под подошвами Торлейвовых башмаков.

Еще издалека он узнал всех троих. Один был тингман Сигурд, сын Каля, — крепкий бонд из южных трёндов, плотный, русоволосый, с раскосыми глазами. Второй — помощник Вальдимара, Халвдан с Гренмара, сутулый мрачный воин. Третий — высокий широкоплечий дружинник лагмана, Брюньольв Затычка. Капюшон его плаща из красного экарлата[186] был откинут за спину, и из-под нависших бровей неприязненно смотрели на Торлейва глубоко сидящие светлые глаза.

Всех троих мужей Торлейв видел на тинге, и все они были из тех, кто призывал осудить его за убийство Нилуса из Гиске.

— Утро доброе, хёвдинги.

— И тебе доброго утра, Торлейв, сын Хольгера.