Читать книгу "Главная тайна горлана-главаря. Книга 4. Сошедший сам - Эдуард Филатьев"

«Слушали:

3. О задачах Рефа.

Постановили:

3. Первый параграф устава Рефа отредактировать так: "Реф ставит своей единственной целью агитацию и пропаганду революционного строительства социализма"».

И Маяковский принялся «рулить» новой группой единомышленников, которые стали именовать себя рефовцами.

Александр Михайлов:

«… он, как могучий корабль в штурмующем море, на ходу заделывал пробоины, шёл вперёд, прокладывал маршрут в "незнаемое".

Пришлось заделывать пробоины и в лефовском корабле. Приходилось менять название Леф на Новый Леф, затем Реф, приходилось, хотя бы частично, обновлять убывающую команду. А корабль то и дело давал течь. О.Брик подбрасывал идеи, тасовал их, жонглировал ими, не обладая способностью ввести их в русло науки. В команде корабля царил разнобой».

Да и что это была за команда после того, как Леф покинули Борис Пастернак, Виктор Шкловский, Сергей Эйзенштейн, Дзига Вертов и многие другие талантливейшие и творческие люди.

Руководить всеми делами нового (Революционного) фронта искусств по-прежнему жаждал Осип Брик, продолжавший утверждать, что при сложившейся в стране обстановке поэты должны уделять внимание не поэмам и пьесам, а сочинять производственную рекламу, создавая лишь небольшие агитки на злобу дня. Свою точку зрения Осип Максимович подкреплял ещё и тем, что за стихи и поэмы платят гораздо меньше, чем за рекламу.

Возразить Брику было нечем. В 13-ом томе собрания сочинений Маяковского есть его письмо в Госиздат от 2 июня 1929 года, в котором поэт недоумевает:

«Ставки, принятые нами для оплаты моих работ по капитальному договору, минимальны… Существовавшая ранее оплата в 200 руб. за лист стихов (с ничем не оправдываемым включением в лист 750 строк) была оплатой безобразной, в два раза меньшей, чем оплата даже прозы (425 р. лист Пильняк, Иванов и др.). При одинаковых тиражах».

И 10 июня Маяковский написал письмо заведующему Госиздатом Артемию Халатову, в котором просил оказать «срочное и решительное содействие»…

«… немедленному заключению договора на издание альманаха “Реф” (Революционный фронт искусства)».

А встречи с Вероникой Полонской тем временем продолжались. Вероника потом вспоминала:

«Как-то я пришла на Лубянку раньше установленного времени и ахнула: Владимир Владимирович занимался хозяйством. Он убирал комнату с большой пыльной тряпкой и щёткой. В комнате было трое ребят – детей соседей по квартире.

Владимир Владимирович любил детей, и они любили приходить к "дяде Маяку", как они его называли».

Вероника узнавала Маяковского всё больше и больше:

«Был очень брезглив (боялся заразиться). Никогда не брался за перила, ручку двери открывал платком. Стаканы обычно рассматривал долго и протирал. Пиво из кружек придумал пить, взявшись за ручку левой рукой. Уверял, что так никто не пьёт, и поэтому ничьи губы не прикасались к тому месту, которое подносит ко рту он.

Был очень мнителен, боялся всякой простуды, при ничтожном повышении температуры ложился в постель».

Лев Никулин о том же:

«Он был чистоплотен до маниакальности. И в этом сложном и глубоком характере была ещё и другая чистоплотность, в глубоком смысле слова: он не терпел грубых и пошлых разговоров о женщинах, не выносил обывательских разговоров, зубоскальства».

Рита Райт:

«Маяковский был чистоплотен до болезненности, точен до минуты, организован до мелочей… Он не знал, что значит опоздать, не выполнить обещания…».

А подстроенное Бриками «случайное» знакомство с Вероникой Полонской незаметно переросло в крепкую дружбу, а дружба превратилась в роман. Таким образом, всё шло по плану, который задумали Лили Юрьевна и Осип Максимович.

Аркадий Ваксберг:

«… для Лили эти потайные свидания вовсе не были тайной – их близости, даже и нараставшей, она была только рада: реальной опасностью считалась Татьяна, а вовсе не Нора. И всё, что отдаляло Маяковского от Татьяны, было благом, какой бы ценой ни доставалось».

Вероника Полонская:

«Я встречалась с Владимиром Владимировичем, главным образом, у него на Лубянке. Почти ежедневно я приходила часов в пять-шесть и уходила на спектакль.

Весной 1929 года муж мой уехал сниматься в Казань, а я должна была приехать к нему позднее. Эту неделю, которая давала значительно большую свободу, мы почти не расставались с Владимиром Владимировичем, несмотря на то, что я жила в семье мужа. Мы ежедневно вместе обедали, потом бывали у него вечерами или гуляли, или ходили в кино, часто бывали вечером в ресторанах.

Тогда, пожалуй, у меня был самый сильный период любви и влюблённости в него. Помню, тогда мне было очень больно, что он не думает о дальнейшей форме наших отношений.

Если бы тогда он предложил мне быть с ним совсем – я была бы счастлива.

В тот период я очень его ревновала, хотя, пожалуй, оснований не было.

Владимиру Владимировичу моя ревность очень нравилась, это очень его забавляло. Позднее, я помню, у него работала на дому художница, клеила плакаты для выставки, он нарочно просил её подходить к телефону и смеялся, когда я при встречах потом выказывала ему своё огорчение оттого, что дома у него сидит женщина».

Этой «художницей» была Наталья Симоненко (Рябова), которая тоже оставила воспоминания об этих телефонных переговорах (речь о них – впереди).

Как считают практически все маяковсковеды, о «дальнейшей форме» отношений с Вероникой Полонской Маяковский не думал потому, что всё «дальнейшее» было связано у него с Татьяной Яковлевой, которой регулярно посылались телеграммы и письма. Вот отрывок из одного такого послания:

«Письма такая медленная вещь, а мне так надо каждую минуту знать, что ты делаешь и о чём думаешь. Поэтому телеграмлю. Телеграфь. Шлю письма – ворохи и того и другого».

Отдельные телеграммы:

«Я БРОСИЛ РАЗЪЕЗЖАТЬ И СИЖУ СИДНЕМ ИЗ БОЯЗНИ ХОТЬ НА ЧАС ОПОЗДАТЬ С ЧТЕНИЕМ ТВОИХ ПИСЕМ. РАБОТАТЬ И ЖДАТЬ ТЕБЯ ЭТО ЕДИНСТВЕННАЯ МОЯ РАДОСТЬ».

«ТЫ ЖЕ МОЯ ЕДИНСТВЕННАЯ ПИСЬМОВОДИТЕЛЬНИЦА».

«ТВОИ СТРОКИ ЭТО ДОБРАЯ ПОЛОВИНА МОЕЙ ЖИЗНИ И ВСЯ МОЯ ЛИЧНАЯ».

В одном из писем, написанном 8 июня, говорилось:

«Не грусти детка не может быть такого случая чтоб мы с тобой не оказывались во все времена вместе. Ты спрашиваешь меня о подробностях моей жизни. Подробностей нет».

А те «подробности», которые были, отсылке в Париж не подлежали, так как главной героиней в них оказалась бы Вероника Полонская.