Читать книгу "Русская революция. Книга 1. Агония старого режима. 1905—1917 - Ричард Пайпс"

Как это ни удивительно, собрания Исполкома, при небольшом числе участников и их политической грамотности, протекали едва ли менее беспорядочно, чем собрания всего Совета, во всяком случае, в первые недели его существования. Как описывает их представитель трудовиков В.Б.Станкевич, они представляли собой такой же сумасшедший дом:

«В это время Исполнительный комитет имел чрезвычайный вес и значение. Формально он представлял собой только Петроград, но фактически это было революционное представительство для всей России, высший авторитетный орган, к которому прислушивались отовсюду с напряженным вниманием, как к руководителю и вождю восставшего народа. Но это было полнейшим заблуждением. Никакого руководительства не было, да и быть не могло…

Заседания происходили каждый день с часу дня, а иногда и раньше, и продолжались до поздней ночи, за исключением тех случаев, когда происходили заседания Совета и Комитет, обычно в полном составе, отправлялся туда. Порядок дня устанавливался обычно «миром», но очень редки были случаи, чтобы удалось разрешить не только все, но хотя бы один из поставленных вопросов, так как постоянно во время заседаний возникали экстренные вопросы, которые приходилось разрешать не в очередь…

Вопросы приходилось разрешать под напором чрезвычайной массы делегатов и ходоков как из петроградского гарнизона, так и с фронтов и из глубины России, причем все делегаты добивались во что бы то ни стало быть выслушанными в пленарном заседании Комитета, не довольствуясь ни отдельными членами его, ни комиссиями. В дни заседаний Совета или солдатской секции дела приходили в катастрофическое расстройство…

Важнейшие решения принимались часто совершенно случайным большинством голосов. Обдумывать было некогда, ибо все делалось второпях, после ряда бессонных ночей, в суматохе. Усталость физическая была всеобщей. Недоспанные ночи. Бесконечные заседания. Отсутствие правильной еды — питались хлебом и чаем и лишь иногда получали солдатский обед в мисках, без вилок и ножей»79.

В этот начальный период, по словам Станкевича, «от Комитета всегда всего можно было добиться, если только упорно настаивать». В таких условиях риторика заменяла анализ, а добрые намерения — реальность. Позднее, к концу марта, когда из сибирской ссылки вернулся ведущий грузинский меньшевик Ираклий Церетели и занял место председательствующего, сессии Исполкома приобрели более упорядоченный вид, в большой мере благодаря тому, что его решения предварительно проходили обсуждение на собраниях социалистических партий.

Так, мгновенно, Петроградский Совет приобрел слоистую структуру: сверху — выступающий от имени Совета орган, состоящий из социалистов-интеллигентов, оформленный в Исполнительный комитет, снизу — неуправляемый сельский сход. Если не считать его интеллигентных ораторов, Совет представлял собой вполне сельское учреждение, втиснутое в самый космополитичный город империи. И в этом нет ничего удивительного: Петроград был подавляюще крестьянским городом еще до войны, когда крестьяне составляли 70 % его населения. Но эта масса еще более возросла во время войны с притоком 200 тыс. рабочих, нанятых в деревнях для работы на оборонных заводах, и 160 тыс. рекрутов и резервистов, в основном тоже деревенского происхождения.

Сообразно традиционным меньшевистским и эсеровским взглядам на Советы как орган «демократического» контроля над «буржуазией», Исполком 1 марта большинством в 13 против 8 голосов вынес решение не входить в правительство, которое в это время формировала Дума[139]. Этим решением социалисты обеспечили себе право критиковать правительство и управлять им, не разделяя при этом с ним ответственности: позиция, весьма сходная с той, которую облюбовала себе парламентская оппозиция в отношении царизма. Как и в случае нерешительности думских лидеров, медливших объявить себя политической властью, радикальной интеллигенцией руководили не только теоретические, но и личные соображения. Сегодняшним исследователям события 26–27 февраля могут казаться необратимым переломом между прошлым и будущим, но современникам они таковыми не представлялись. К этому времени восстание шло только в Петрограде — никто не последовал примеру столицы. Карательная экспедиция с фронта могла прибыть в любой момент. Свидетель тех событий и их исследователь С.П.Мельгунов отмечает, что в этот момент несколько тысяч хорошо вооруженных людей при толковом командовании могли легко овладеть Петроградом и тогда социалисты-интеллигенты могли поплатиться жизнью80. Поэтому, видимо, было гораздо благоразумнее предоставить ответственность «буржуазной» Думе и манипулировать ею из-за занавеса.

Таким образом, 27 февраля в России установилась особая форма правления: двоевластие, которое продержалось до 25–26 октября, когда уступило место большевистской диктатуре. Теоретически «Временный комитет» Думы, вскоре переименованный во Временное правительство, нес всю административную ответственность, а функции Совета сводились к контролю, какой может осуществлять законодательный орган по отношению к исполнительному. В действительности, однако, все обстояло совсем не так. Совет, или, вернее, его Исполком распоряжался и устанавливал законы по своему усмотрению, порой даже не ставя в известность правительство. К тому же партнеры, или совластители, не могли сотрудничать эффективно, так как преследовали совершенно различные цели. Думские лидеры хотели сдержать революцию, советские же лидеры — ее развить. Первые были бы рады остановить ход событий на рубеже, которого они достигли к ночи 27 февраля, для вторых 27 февраля было лишь ступенью к «настоящей» — то есть социалистической — революции.

* * *

Думских лидеров, решивших наконец, что у них нет иного выбора, как сформировать кабинет вопреки монаршей воле, все же останавливало два затруднительных момента: законные основания своего решения и средства обуздать неуправляемые толпы. Наиболее консервативные члены «Временного комитета», и среди них Шульгин и Гучков, придерживались мнения, что следует предпринять еще одну попытку убедить Николая II предоставить Думе право назначить кабинет. Но большинство считали это бесполезной затеей, предпочитая узаконить свои действия с помощью Петроградского Совета или, вернее, его социалистической интеллигенции, окопавшейся в Исполкоме.

Это был крайне любопытный оборот. Совет в конце концов был не более чем общественная организация, своевольно учрежденная и управляемая представителями социалистических партии, которых никто не выбирал. В лучшем случае за ним можно было признать представительство рабочих и солдат города Петрограда и его окрестностей, то есть самое большее 1 млн. граждан в стране с 170-миллионным населением. С точки зрения законности, IV Дума — при всей ограниченности избирательного права — имела больше оснований выступать от имени всей страны. Но ее лидеры надеялись утвердиться посредством численности: сотрудничество с социалистическими партиями помогло бы им совладать с толпой, а также с потенциальной контрреволюцией. В это время Исполком был крепко взят в руки меньшевиками, которые согласились на принятие на себя Думой формальных правительственных прав. Решение испрашивать свои полномочия у Совета, представленного Исполкомом, психологически вполне объяснимо. Но решение это едва ли наделяло новое правительство законными правами, в которых оно нуждалось. Когда 2 марта Милюкову во время выступления, уже в качестве нового министра иностранных дел, крикнули из зала: «Кто вас выбрал?» — он не нашел ничего лучше, как заявить: «Нас выбрала русская революция!»81 — довод, который с тем же основанием мог тогда привести всякий стремящийся к власти[140].