Читать книгу "Чертополох. Излом - Варвара Шихарева"

Мирна под строгими взглядами жриц то бледнела, то заливалась румянцем, но не плакала, рассказав все, как есть, без утайки. Запнулась она лишь тогда, когда разговор зашел о Ларинии, а Смилла, увидев, как девчушка, вновь став белее полотна, тихо бормочет «Она целовалась… Стыдно…», предупреждающе подняла руку.

– Довольно. Если хочешь, дитя, ты все остальное поведаешь во время исповеди, – после чего повернулась ко мне, – Тот нож, которым ты разбила камень, при тебе? – И, получив утвердительный кивок, приказала, – Передай его мне.

Никогда прежде я не видела такого вороженья – Матерь Римлона оглаживала нож, точно котенка, и упрашивала показать ей то, что произошла в Нижнем Храме, а исходящая от жрицы сила мягко окутывала и ее саму, и находящееся в ее руках травническое лезвие. Наконец нож откликнулся на призыв Смиллы, и она напряженно застыла, глядя куда-то в пустоту широко распахнутыми глазами.

Неожиданно лицо Хозяйки Римлона исказилось – она вздрогнула, но закусив губу, продолжала смотреть в открывшуюся лишь ей даль и словно бы не замечала ни тонкой струйки крови у себя на подбородке, ни выступившего на лбу пота, начавшего заливать ей глаза. В течение нескольких ударов сердца исходящее от Матери напряжение все нарастало, а затем Смилла, протяжно застонав, откинулась назад в кресле, и, закрыв глаза, судорожно вздохнула.

– Память принадлежащего свидетелю предмета подтвердила то, что Мэлдин подвергся осквернению. Правдивость свидетелей не подлежит сомнениям, их рассказы верны. В этом я, Смилла, Хранительница Римлона, порукой, – голос диктующей свою волю Старшей звучал устало и как-то тускло, да и сама она во время этой речи не открывала глаз.

Лишь потом, когда записавшая все произошедшее жрица, поднесла лист пергамента Смилле, та, окончательно сбросив оцепенение, быстро пробежалась взглядом по строкам свидетельства и обратилась ко мне.

– Забери свой нож, девочка. И береги его: он – твоя лучшая защита.

– Непременно, Матушка, – получив из рук жрицы свое немудреное оружие, я тут же отправила его в ножны на поясе, а Смилла тяжело поднялась из кресла и произнесла.

– Необходимые письма будут разосланы уже сегодня, а пока я сама проведу вас до комнат, – и, кивнув, замершим возле кресла жрицам двинулась вперед.

Некоторое время мы шли по коридорам в полном молчании – эти несколько часов вымотали всех не на шутку, но потом Матерь все же заговорила.

– Я увидела больше, чем следовало, Энейра. И должна заметить, что ты зря не сказала мне сразу о том, где и как впервые повстречалась с Моридом. Половина вопросов отпала бы сама собой.

– Столкновение с разбойниками не имеет отношения к Мэлдину, – накопившаяся за эти дни усталость теперь взяла надо мною вверх – свинцовой волной она разливалась по всему телу, а потому на замечание Смиллы я ответила едва заметным пожатием плеч, но Старшая не сказала еще своего последнего слова.

– Напрямую не имеет, но приехавший за своей суженой Рэдлин живописал твой подвиг во всех красках – невеста едва не начала его ревновать. Вы разминулись всего на пару дней, а я, если б сразу поняла, с кем имею дело, не задавалась бы вопросом, как вы с Моридом решились на это безумие.

– Рэдлин – болтун, а ждать все равно было нельзя, – воспоминание о кромлехе заставило меня поежиться от внезапно накатившего озноба, а Смилла покачала головой.

– Да, времени действительно не было. Еще пара жертв – и демон обрел бы свободу. А человеческую кровь он, судя по всему, научился выпрашивать у Ольжаны мастерски.

На этих словах мы дошли до выделенных нам прежде комнат: Мирна тут же кинулась к Рудане – послушница уже привела ее с прогулки, и теперь играла с девчушкой в куклы, а я, не найдя Морида, вопросительно взглянула на все еще стоящую в дверях Смиллу.

– Что с ним?

– Я велела перевести его в храмовую келью – это несколько нарушает устои, но теперь Мориду следует находиться как можно ближе к средоточию сил Милостивой, – спокойно ответила Матерь, и развернулась, чтобы уйти, но я, мгновенно забыв об усталости, бросилась за ней.

– Вы его вылечите? Я могу чем-то помочь? – сама не своя от охватившего меня волнения, я схватила Смиллу за руку, но она не обратила внимания на эту дерзость. Лишь грустно качнула головой.

– Он умирает, Энейра. Все кончено.

– Но почему? Ему ведь ненадолго становилось легче?

Споря со Старшей, я нарушала все, принятые в святилищах, устои, но и смириться с вынесенным «Карающему» приговором так просто не могла. Морид – борец по природе, он справится с насланной болезнью, если только ему не откажут в помощи…

Очевидно, все эти мысли ясно отразились на моем лице, потому что Смилла, наградив меня долгим и печальным взглядом, грустно вздохнула.

– Никто не отказывает Мориду в помощи, но все, что мы можем теперь сделать для него – лишь на время утишать боль и молиться. Пойми, он был обречен с самого начала, ведь из-за проклятия, наложенного на него тварью, он должен был сам стать такой же нежитью. И если бы Морид, вступая с ней борьбу, по-прежнему думал о мести, так бы и вышло. К счастью, им руководили не обида или жажда расплаты, а желание защитить вас с Мирной – именно поэтому проклятье пало лишь на его тело, не тронув душу. Он останется человеком – до самого конца, и Аркос не будет иметь над ним власти.

Каждое, произнесенное Смиллой слово, казалось, тут же обращалось камнем, что тяжким грузом ложился на плечи, но я все же нашла в себе силы распрямиться.

– Если мне будет позволено, я буду с Моридом все то время, что ему осталось… Мне ведомы травы, способные утишить боль… Я…

– Не продолжай, – Матерь подняла руку, заставив меня замолчать, и вновь покачала головой, – Я не могу отказать тебе, но должна предупредить – нож показал мне не только прошлое, но и грядущее. В плату за оказанную Хозяином Троп помощь тебе надо будет пройти по самому краю обрыва, по лезвию ножа… И я не знаю, хватит ли у тебя на это сил. Уедешь сейчас – и приготовленной Седобородым тропы удастся избежать. Подумай…

Несмотря на это увещевание, с ответом я не медлила.

– Уже подумала, Матушка. Я остаюсь.

Римлон. Десять дней спустя

После долгих дней ненастья солнце ненадолго вернуло себе власть – оно прогнало сырость и холод, вновь напоминая об ушедшем лете.

Вот только сидящему на сливовой ветви ворону яркий блеск лучей пришелся не по вкусу – сердито встопорщив перья, вестник Седобородого хрипло каркнул, всполошив тем самым чирикающих о каких-то своих важных птичьих делах воробьев.

Серая братия немедля перебралась подальше от сердитого соседа, а ворон, проводив их внимательным взглядом, вновь повернулся к небольшому окну, выходящему аккурат в принадлежащий святилищу сад. Сквозь забранные в частый свинцовый переплет стеклянные шарики было невозможно разобрать, что происходит в храмовой келье, но старая птица обладала терпением и мудростью, и таки дождалась своего.