Читать книгу "Драконы зимней ночи - Маргарет Уэйс"

Почетный караул отступил прочь. Склонив головы, Рыцари молча стояли так некоторое время. Потом повернулись к Лоране.

Ах, какую речь следовало бы теперь произнести, какие славные деяния вспомнить!.. Но долго-долго слышалось в тишине только приглушенное всхлипывание старого гнома, да Тассельхоф, отворачиваясь, жалко шмыгал носом. Лорана смотрела в умиротворенное лицо Стурма… и не могла выговорить ни слова.

В какой-то миг она даже позавидовала Стурму. Он больше не узнает ни боли, ни страданий, ни одиночества. Для него война завершилась. И он погиб победителем.

Зачем же вы оставили меня!.. – безмолвно кричала Лорана. Оставили совсем одну!.. Сперва Танис, потом Элистан, а теперь еще и ты!.. Как же я отпущу тебя, Стурм!.. Как ты мог погибнуть и бросить меня! Не смей!.. Не пущу!..

Лорана подняла голову – глаза ее блестели в факельном свете.

– Вы ждете высокопарных речей, – выговорила она, и голос ее дышал холодом могильного подземелья. – Благородных речей, прославляющих геройские деяния наших погибших. Ну так вот, от меня вы их не услышите!

Рыцари хмуро переглядывались.

– Эти люди, которым хранить бы великое братство, выкованное еще во дни юности Кринна, умерли отягощенными взаимной враждой, гордыней, честолюбием и жадностью, Я вижу, вы смотрите на Дерека Хранителя Венца, но не он один в том повинен. Виновны вы все! Все! Все, кто в этой схватке за власть прикидывал и раздумывал, на чью сторону встать!

Иные из Рыцарей опустили головы, кое-кто побледнел от гнева и стыда. Слезы душили Лорану. Но вот рука Флинта стиснула ее ладонь. Лорана собралась с силами и продолжала:

– Лишь один из вас был превыше мелочных дрязг. Лишь один из вас сверял каждый прожитый день со священным для него Кодексом Чести. А ведь большую часть этих самых своих дней он формально оставался вне Рыцарства. Он был Рыцарем по духу и сердцу своему! А не по записи в каком-нибудь там списке!..

Протянув руку к алтарю, Лорана взяла с него покрытое засохшей кровью Копье и высоко подняла его над головой. Это движение словно бы освободило ее дух; тьма, окутавшая было эльфийку, была изгнана. И когда она заговорила вновь. Рыцари недоуменно вскинули глаза. Ее красота показалась им благословением, подобным веянию весеннего утра.

– Завтра я уеду отсюда, – негромко проговорила Лорана, устремив лучистые глаза на Копье. – Я отправлюсь в Палантас. Я расскажу им о том, что здесь случилось сегодня Я возьму с собой это Копье и голову дракона. Я швырну эту мерзкую, кровавую голову на ступени их великолепных дворцов! Я встану на нее, как на трибуну, и заставлю их услышать меня! И Палантас будет слушать! Его жители поймут, какая опасность им угрожает. А потом я поеду в Санкрист и на Эргот, я буду странствовать по всему миру, который никак не отбросит свои ничтожные свары, чтобы сообща бороться с врагом! Ибо, пока мы не уничтожим крупицы зла в своих собственных душах – как это сделал человек, о котором я говорю, – не видать нам победы и над тем великим Злом, которое собралось нас поработить!

Руки и глаза Лораны были устремлены к небесам.

– О Паладайн! – Ее голос звенел, как серебряная труба. – Мы пришли проводить к Тебе, Паладайн, благородные души Рыцарей, погибших в Башне Верховного Жреца. Даруй же нам, оставшимся пребывать в истерзанном войнами мире, такую же высоту духа, как та, что отметила жизнь и гибель этого человека!..

Лорана закрыла глаза, не замечая слез, хлынувших по щекам. Она более не горевала по Стурму. Она плакала о себе. Ей будет так не хватать его. И Танис… Какими словами расскажет она ему о гибели друга?.. Как станет жить в мире, из которого ушла такая душа?..

Медленно опустила она Копье на алтарь. И преклонила колени. Флинт обнял ее. Тассельхоф погладил ее по голове.

И, как бы отвечая молитве, за их спинами все громче зазвучали низкие голоса мужчин, слившиеся в скорбном рыцарском гимне.

О Хума, прими его душу в объятья!

Пусть он затеряется в солнечном свете,

В дыханий ветра, в небесном сиянье.

О Хума, прими его душу в объятья!

За гранью небес, равнодушных и гневных,

Введи его с миром в селенья блаженных,

Туда, где предел сокровенных мечтаний,

Где песне меча отзываются звезды.

Пускай отдохнет он, уставший сражаться,

В чертоге покоя, не зная печали,

Не ведая бега текущих столетий,

В обители Бога Добра, Паладайна.

Пусть гаснущий свет его глаз потускневших

Опять отразит безмятежное детство,

Все свежие краски широкого мира.

О Хума, прими его душу в объятья!

За тучи тяжелого дыма умчится,

Взыскуя святого бессмертия Неба,

Душа, так любившая бренную Землю

В ее вековых, вековечных заботах.

Коснувшись бессмертного звездного блика,

Письмен, что от века пророчат нам судьбы,

Она отрешится от горестей мира.

О Хума, прими его душу в объятья!

И вздохом последним душа удалится

Извечного боя за счастье и правду -

Уходит герой, не познавший бесчестья,

В объятия Хумы, где сонмище древних

Превыше вороньего жадного крика,

Куда воспаряла мечта его сердца

О радостным веснах, цветущих без страха,

За светлой бронею наследников Хумы.

Туда, где лишь сокол вещает о смерти,

Уходит воитель – он призван Богами

Из гаснущей жизни в обитель бессмертья

Из сумерек мира – дорогой рассвета,

В объятия Хумы, где сонмище древних,

Давно искупивших страдания плоти

И тщету ума, обреченного тлену,

В чертоги героев, в лучи Паладайна.

За гранью небес, равнодушных и гневных

Введи его с миром в селенья блаженных,

Туда, где предел сокровенных Мечтаний,

Где песне меча отзываются звезды.

О Хума! Прими его душу в объятья

За гранью небес, равнодушных и гневных.

Пускай отдохнет он, уставший сражаться.

Пусть гаснущий свет его глаз потускневших

За тучи тяжелого дыма умчимся,

Коснувшись бессмертного звездного блика,

И вздохом последним душа удалится

Превыше вороньего жадного крика,

Туда, где лишь сокол вещает о смерти,

В объятия Хумы, где сонмище древних,

За гранью небес, равнодушных и гневных.

Песнь смолкла. Торжественным, медленным шагом подходили Рыцари отдать павшим последнюю дань и на краткий миг преклонить колени перед алтарем. И один за другим покидали Чертог Паладайна. Их ждали холодные постели, беспокойное подобие сна – и грозный рассвет завтрашнего дня.

Лорана, Флинт и Тассельхоф остались одни у тела своего друга. Они стояли обнявшись; сердца их были переполнены. Стылый ветер задувал в двери Чертога. За дверями ожидал почетный караул, готовый закрыть их и запечатать.