Читать книгу "Крылья голубки - Генри Джеймс"

– А не вредно ли вам будет, в нарушение принятого обычая не выходить из дому, покинуть дворец?

– Вредно…? – Секунд двадцать она взирала на него совершенно ничего не выражающим взглядом.

О, он вовсе не нуждался в таком взгляде, чтобы внутренне содрогнуться, – он содрогнулся, как только сделал эту глупую ошибку. Он совершил то, чего Милли так незабываемо, еще в Лондоне, просила его не делать: он здесь, наедине с нею, задел тот сверхчувствительный нерв, о котором она его предупреждала. До сего момента он никогда, со времени их встречи в Лондоне, его не касался, но сейчас, получив предостережение заново, осознал, что нерв этот способен вынести гораздо меньше, чем прежде. Так что в следующие пару минут он еще меньше понимал, что же ему делать дальше, чем когда-либо в жизни. Он не мог подчеркивать, что считает ее умирающей, но не мог и делать вид, что полагает, будто она может оставаться равнодушной к предосторожностям. Милли тем временем сама сузила ему выбор:

– Вы предполагаете, что мне так ужасно плохо?

Он весь внутренне сжался от боли, однако к тому времени, как краска добралась до корней его волос, он нашел желаемый ответ:

– Я поверю всему, что вы мне скажете.

– Тогда ладно. Я чувствую себя великолепно.

– А мне вовсе и не нужно слышать это от вас.

– Я хочу сказать – я способна жить.

– Я никогда в этом не сомневался.

– Я хочу сказать, – продолжала она, – мне так хочется жить…!

– И что же? – произнес он, поскольку Милли умолкла – с такой силой были сказаны эти слова.

– Ну, поэтому я знаю, что могу.

– Что бы вы ни делали? – Он весь сжался от серьезности этого вопроса.

– Что бы я ни делала. Если я хочу.

– Если вы хотите это делать?

– Если я хочу жить. Я могу, – повторила Милли.

Деншер сам навлек это на себя своей неловкостью, но теперь сострадание не давало ему сразу заговорить.

– Ах, вот в это я верю!

– Я буду, буду жить! – заявила девушка; но почему-то, при всей вескости ее слов, они обернулись для него всего лишь вспышкой света и звуком. Он ощутил вдруг, что улыбается сквозь туман.

– Вы просто должны!

Это вернуло ее к обсуждавшемуся факту.

– Ну хорошо, тогда почему же мы не можем нанести вам визит?

– А это поможет вам жить?

– Каждая малость помогает, – рассмеялась Милли. – А оставаться дома – это для меня самая малая малость. Только мне не хочется упускать такую возможность…!

– Ну?

Она ведь опять остановилась.

– Ну, в любой день, в какой вы нам эту возможность предоставите.

Поразительно, что́ к этому времени оказался способен сделать с Деншером их краткий обмен репликами. Его великолепный принцип неожиданно сдал позиции, уступив место чему-то небывало странному, чему-то такого рода, что стало понятно ему, лишь когда он ушел от Милли.

– Вы можете придти когда захотите, – вымолвил он.

То, что с ним произошло, – падение, чуть ли не с грохотом, всего, кроме ощущения ее собственной реальности, – вероятно, отразилось на его лице, в его поведении, и, видимо, так ясно, что Милли приняла это за что-то другое.

– Я понимаю, что вы чувствуете, – что я ужасно вам надоедаю по этому поводу и, чтобы из-за этого не огорчаться, вы хотите поскорее уйти. Так что это не важно.

– Это не важно? Ну вот! – Теперь вполне искренне огорчился он.

– Если это заставляет вас уходить, избегать нас. Мы не хотим, чтобы вы уходили.

Как прекрасно она говорила за миссис Стрингем! Как бы там ни было, он покачал головой:

– Я не уйду.

– Тогда я не пойду.

– Вы хотите сказать, что не придете ко мне?

– Нет, теперь уже – никогда. С этим покончено. Но все в порядке. То есть, я хочу сказать, – продолжала она, – что, помимо этого, я не стану делать ничего такого, что не должна или чего меня делать не заставляют.

– А кто же может вас заставить что-то делать? – воскликнул он в удивлении и, как всегда в разговоре с ней, едва сводя концы с концами, продолжил, чтобы несколько ее ободрить: – Вы же – самое неподдающееся из всех созданий на свете.

– Из-за того, что, как вы считаете, я так свободна?

– Вы сейчас, вероятно, самая свободная личность на свете. У вас есть всё.

– Ну, – улыбнулась Милли, – называйте это так. Я не жалуюсь.

Ответ на это, вопреки его желанию, снова втянул его в глубину:

– Да, я знаю – вы не жалуетесь.

Произнося эти слова, он сам расслышал в них нотки жалости. Когда он сказал ей, что у нее «есть всё», это была попытка необычайно доброго юмора с его стороны, а вот необычайно мягко прозвучавшее «я знаю – вы не жалуетесь» было ужасно в своей доброй мрачности. Он мог видеть, что Милли почувствовала разницу: он мог бы с тем же успехом прямо похвалить ее за то, что она смело смотрит смерти в лицо. Именно так она теперь смотрела в лицо ему, и нечего было надеяться, что она воспримет это более мягко, чем когда бы то ни было.

– Это не заслуга, когда знаешь свой путь.

– К покою и благоденствию? Да, пожалуй, вы правы.

– Я имею в виду путь к тому, чтобы сохранить то, что у тебя есть.

– О, это уже успех. Если то, что у тебя есть, хорошо, – отвечал Деншер, не задумываясь, – то стоит пытаться.

– Ну, для меня это предел. Я не пытаюсь добиться большего. – После этих слов Милли сменила тему: – А теперь – о вашей книге.

– О моей книге…? – В эти минуты он был от нее так далек!

– О книге, которую, как вы теперь должны понять, ни Сюзи, ни я ни за что не рискнем испортить!

Деншер подумал и принял решение:

– Я не пишу книгу.

– Разве вы не так сказали? – спросила она, поразившись. – Вы не пишете?

А он уже почувствовал облегчение.

– Честное слово, я просто не знаю, что я делаю.

Это ее явно опечалило, так что, расстроенный уже иным обстоятельством, он испугался того, что она могла расслышать в его словах. И она расслышала в них как раз то, чего он боялся, но честь его, как он сам это называл, была снова спасена, хотя Милли не подозревала, что поставила ее под угрозу. Восприняв его слова как невольное признание в опасении, что он, со своей стороны, может начать жаловаться, она совершенно явно хотела побудить его к терпеливости такого рода, какую он мог бы обрести с ее косвенной помощью. Если еще более прозрачно, то ей хотелось увериться, как далеко она может решиться зайти; и он увидел, что Милли в следующий же миг поняла, что ее вроде бы подвергают испытанию.