Читать книгу "Русско-японская война. В начале всех бед - Анатолий Уткин"

При этом русские командиры не знали степени усталости своего противника и грандиозность его проблем. Победа под Мукденом досталась японской стороне чрезвычайно дорогой ценой. И это отнюдь не был Седан, русская армия выскользнула и ушла на север, еще более растягивая японские коммуникации. Фельдмаршал Ойяма понимал, что ему нужно еще несколько подобных побед, чтобы резко ослабить, если не подорвать военную силу России на востоке. А если Россия перейдет к своего рода «тотальной» войне, целиком переводя лучшие воинские части из европейской части России? Наполеон тоже дошел до самой Москвы, но известно чем он кончил.

Ойяму и Кодаму более всего беспокоила незначительность японских резервов. Имперская генеральная штаб-квартира подсчитала, что Япония в состоянии сформировать еще одну с половиной дивизию из имеющихся разбросанных частей. В Токио велись ожесточенные споры по поводу того, как использовать эти войска. Воюя против противника, превосходящего по численности и имеющего долгую и превосходную армейскую традицию, японская сторона выиграла серию блистательных битв, ни одна из которых не имела характера окончательной победы. Вот заглавный вопрос: если все время побеждать и заставлять русские войска отступать в глубину Сибири, не пойдет ли ограниченная в резервах японская армия по пути Наполеона? Следовало учитывать дикость и необжитость, как Маньчжурии, так и Сибири. Эти бездонные пространства способны засосать в свои просторы кого угодно. Кто-то (с английского голоса) утверждал, что территория между Мукденом и Харбином может стать новой житницей Японии (в то время как русские севернее Харбина окажутся в дикой тайге), но все эти грандиозные прожекты висели в воздухе: ведь и японские дивизии вступят в хлябь необжитого края. Никто не знал лучше высшего военного руководства Японии степени истощенности ее военных запасов и ограниченность ресурсов. Все же Япония, эта великая восточная страна всего лишь несколько десятилетий была знакома с индустриальным миром. Не лопнет ли столь эффектно надуваемый пузырь?

В конечном счете, и в Токио готовы были броситься в авантюру, если армия на континенте, в Маньчжурии, чувствует свою силу. Так чувствует ли? Ответить на этот вопрос могли лишь полководец Ойяма и стратег Кодама. Самого большого внимания заслуживает последний, подлинный «мозг» армии, архитектор ее побед в первые полтора года войны. Весной 1905 г. Кодама тайно посещает Японию. Посмотрим, что он говорит вице-начальнику японского генерального штаба генерал-майору Нагаока: «Я прибыл в Токио с определенной целью — остановить войну. Почему вы здесь ничего не делаете? Разве вы не знаете, что, если ты разжег костер, ты должен думать о том, как его потушить». Они разговаривали на перроне вокзала Синбаши. В разговоре чувствуется экстренность в действиях военного героя Маньчжурской кампании. Было 28 марта 1905 г. У Японии впереди Цусима, но экономика страны работает под гигантским прессом. 24 марта японские представители обсуждали с потенциальными кредиторами свой третий военный заем в 30 млн. фунтов стерлингов (под четыре с половиной процента годовых). Общий военный долг вырастал до 52 млн. фунтов стерлингов. Японцам активно помогала американская инвестиционная фирма «Кун и Лоеб», отражавшая жажду мести за кишиневский и прочий погромы. Но займы будут даны только в том случае, если заимодавец будет уверен в успехах японского оружия. В этой ситуации Кодама трезвее смотрел на дело, чем те, кто предлагал пройти весь путь до Петербурга.

В конечном счете Кодама сумел воздействовать на правительство. Старейшина среди политиков — граф Иноуэ сообщил лидеру партии Сейюкай, что генерал Кодама (тот Кодама, который рвался в бой в 1903 г.) информировал правительство, что военная мощь страны чувствует ограниченность своего потенциала.

Трезвость ощущается и на противоположном полюсе борющихся сил. Ожидать полного завоевания японцами Сибири? Уже в июле 1904 г. Витте, обозленный торговым договором с Германией, встречался в Лондоне с японским послом Хайяси. Взятие Мукдена еще более стимулировало трезвомыслящих в России. Вести переговоры все еще с позиции силы, или запросить мира обессилев?

20 марта 1905 г. специальный японский посланник Канеко встретился с президентом Теодором Рузвельтом и военным министром Уильямом Тафтом. Их симпатия к Японии была несомненной, им японцы доверяли. Но и здесь, в правящих кругах США стали задавать вопросы, будет ли Япония оставаться такой же уважительной, завоевав половину Азии? Рузвельт сказал Канеко 20 марта, что готов выступить посредником.

В глубокой тайне японский кабинет министров уже обсуждал проблему завершения войны, когда поступили записи бесед Канеко с Рузвельтом. Таким образом, генерал Кодама вышел на национальную арену вовремя. 21 апреля 1905 г. японский кабинет министров обозначил основные желательные условия мира. Последовавшая Цусима еще более укрепила позиции тех, кто считал, что договариваться нужно на пике победы. Распространилась мудрость, что нельзя испытывать судьбу бесконечно. 31 мая Комура пишет японскому послу в Вашингтоне Такахира Когоро о необходимости стимулировать Теодора Рузвельта «вооружиться собственной инициативой и призвать две ведущие войну стороны для встречи и прямых переговоров… Японское правительство доверяет ему определить процедуру переговоров».

Американское посредничество

Цусима изменила многое. Японцы теперь стремились использовать, «капитализировать» свой феноменальный успех. Как уже говорилось выше, 31 мая 1905 г. японская сторона сделала президенту Рузвельту запрос — не может ли тот «пригласить обе воюющие стороны устроить встречу с целью ведения прямых переговоров». Понятно, что потеряв весь флот в Тихом океане, Россия была вдвойне заинтересована в прекращении бойни, в которой она претерпела столь унизительные поражения на морях, на маньчжурских сопках, на стенах крепостей. Царь встал перед угрозой революции возмущенного народа. Но и Япония заплатила за свой военный триумф немалую цену. Мнение Рузвельта: пятнадцать месяцев практически тотальной войны довели Японию почти до полного истощения.

Рузвельт все более укрепляется во мнении, что безоговорочная победа Токио не соответствует американским интересам. После падения Порт-Артура Рузвельт пишет: «Япония стремится получить от своей победы в русско-японской войне больше, чем она заслуживает, против нее восстанут все великие державы, и сколь решительными ни были бы японцы, Япония не может восстать против всего мира». Рузвельт думал о посредничестве еще до Цусимы. После нее идея прекращения конфликта стала казаться ему еще более насущной.

Позднее самые мрачные предположения Рузвельта перешли в уверенность: «Если японцы выиграют войну, это, возможно, будет означать борьбу между ними и нами в будущем». Американским интересам не соответствовало бы довести до последнего издыхания Россию. Теперь Рузвельт боялся того, что, закусившие удила русские генералы, обяжут императора Николая Второго пойти на крайние меры военного противостояния Японии. Теперь для выдвижения своей мирной инициативы Рузвельт ожидал только подходящего момента. Этот момент наступил 31 мая 1905 г. В этот день Рузвельт получил каблограмму отминистра иностранных дел Японии Комуры, содержавшую принципиальное согласие на мирную конференцию, процедуру созыва которой предлагалось выработать американскому президенту.