Читать книгу "Ужас глубин - Карен Трэвисс"

Выражение лица Прескотта не изменилось. Хоффман хотел сражения, хотел дать выход эмоциям. Но этому не суждено было случиться. Он это понимал. Председатель попытался повернуть ключ в замке, подергал его, в конце концов открыл ящик. Он заглянул внутрь, но не тронул диск.

— Вы не слишком старались замести следы, — заметил Прескотт. Ветер залетел в помещение через дыру в потолке, зашуршал старыми бумагами. — Вы выше этого. Но поскольку я теперь вижу, как сильно вы хотите все узнать, я скажу: информация, которой вы завладели, хранится также в другом месте.

— Очень мудро с вашей стороны.

— Скажите, что вы сделали с диском?

— Ни за что, господин Председатель. Я скажу вам только тогда, когда вы мне все расскажете.

— Значит, вам не удалось взломать шифр.

«Ах ты, сволочь лживая! Я сам попался в твою ловушку. Черт, наверное, это старческий маразм».

В этот миг Прескотт мог сделать все, что угодно. Акт об обороне давал ему полное право вытащить пистолет и пристрелить Хоффмана на месте. У Хоффмана даже промелькнула мысль, что Председателю следовало бы сделать именно это, потому что когда-то он сам так поступил.

Но Прескотт, скорее всего, понимал, что, вызвав солдат и приказав им арестовать начальника генерального штаба — не какого-то старого чинушу, а настоящего солдата, как они, — он получит только кучу новых неприятностей.

А может, Прескотт подозревал, что солдаты вместо Хоффмана арестуют его самого. Он уже несколько недель прощупывал настроения армии.

Хоффман же понятия не имел, что ему теперь делать. Он не мог спорить о том, что ему не удалось прочесть, и был на сто процентов уверен, что не вытянет этого из Прескотта. Можно, конечно, было дать выход животному инстинкту — ударить кулаком по этой проклятой самодовольной, покровительственной роже, но это принесло бы ему облегчение всего на несколько секунд.

Оставалось только одно: перестать пытаться отгадать намерения Прескотта. Пусть делает что хочет. Хоффман решил просто не обращать на него внимания. Это походило на бескровный военный путч. Но полковник знал, что испытание наступит рано или поздно. Вот тогда в один прекрасный день приказы его не совпадут с приказами Прескотта; тогда и выяснится, за кем пойдут солдаты.

Прескотт продолжал собирать вещи. Хоффман вынужден был уйти и подавить желание подобрать мяч, оставленный на его поле.

Он спустился по лестнице, чувствуя себя полным идиотом потому, что не размазал Прескотта по стенке; с другой стороны, он понимал: жаловаться глупо. Он никогда не знает, что еще есть в запасе у Прескотта, — но разве это такая уж трагедия?

Однако в мире лишений укрывательство ресурсов являлось самым тяжким преступлением.

«Да. Так оно и есть. Посмотрите на меня — что я сделал в Кузнецких Вратах? Я могу сделать это и сейчас. Когда речь идет о жизни и смерти, нельзя ничего прятать от сограждан».

По пути на улицу Хоффман прошел мимо Лоу и Риверы. Оставив шлемы на подоконнике, солдаты стояли в вестибюле и ели; при виде Хоффмана они, казалось, смутились. Прекрасно. Ни для кого не секрет, что Хоффман и Председатель не ладят между собой. Это даже неинтересно в качестве сплетни.

Он заставил себя сосредоточиться на неотложных делах: необходимости сооружения временных жилищ для гражданских, поддержании работоспособности флота. Нужно было также связаться с Берни. Она была его единственным другом, единственным человеком, который хотел и мог его выслушать. Она все разложит по полочкам. Она избавит его от чувства полной никчемности.

«Так что мне теперь делать с этим диском? И почему я, пережив две, нет, три войны, должен по-прежнему бегать к Берни и спрашивать, правильно я поступил или нет?»

Он решил пока не рассказывать Майклсону о диске — на всякий случай, чтобы не навлекать на капитана неприятности. У Майклсона хватало своих проблем. Он был вдобавок большим любителем интриг и обожал эти чертовы шпионские игры с Прескоттом. Интересно, а вдруг Прескотт попытается его завербовать?

Майклсон повел Хоффмана осматривать «Дальелл». Авианосец по-прежнему был полон воды, и команда — очень немногочисленная, в десятки раз меньше, чем нужно было, — из последних сил пыталась обнаружить течь.

— Спасти корабль или спасти запчасти? — печально произнес Майклсон, шагая по колено в воде. — Это разбивает мне сердце.

— Даже если у нас не будет для него топлива, все равно стоит его спасти — ради жилых помещений.

— Вид у тебя… как будто ты только что с поля боя, Виктор.

— Опять уходишь от разговора?

— Я тебя слишком хорошо знаю. У тебя шея красная. — Майклсон хитро подмигнул. — Дай догадаюсь. Прескотт? Я уверен, что не Треску.

Хоффман попытался найти приемлемый ответ. Если он сейчас солжет Майклсону, то их отношения рано или поздно дадут трещину.

— Ты очень проницателен, — сказал он. — Но о некоторых вещах лучше не знать. Чтобы иметь возможность отрицать под присягой и все такое прочее. Скажу просто, что, прежде чем рассказать тебе, мне нужно еще кое-что разузнать.

— Ты только не забывай, что он политик, Виктор. Они не такие, как мы, маленькие люди.

— А ты-то за что его так ненавидишь?

Майклсон, казалось, внезапно заинтересовался шлангом, свисавшим за борт.

— На самом деле и сам не знаю. Я не уверен, что так уж ненавижу его, — нет, скорее, просто не доверяю ему. Он мне не нравится, и все тут. — Он пожал плечами. — Я предпочитаю людей, глупость которых я могу видеть, чтобы указать на нее. А у него эта любовь к секретам в такое время, когда уже вряд ли осталось что скрывать.

Хоффман понимал, что Майклсон, как обычно, прав практически во всем. Замкнутость Треску раздражала гораздо меньше, чем таинственность Прескотта. Треску был инди, причем такой инди, на глазах у которого вся его нация практически исчезла с лица земли. Он, естественно, был не склонен выкладывать старым врагам всю свою подноготную. А вот когда кто-то в твоей собственной команде утаивает от тебя сведения буквально на каждом шагу — это совсем другое дело.

— Рад, что не у одного меня такие ощущения, — сказал Хоффман.

— Но кто сейчас в КОГ главный, Виктор? Мы с тобой. Без флота и армии Прескотт ничего не сделает. У нас нет стабильного, надежного гражданского общества — со Дня Прорыва не было, а может, и раньше. Теперь появились эти заносчивые Треску и бродяги, распространяющие свое опасное влияние. Прескотту все это прекрасно известно.

— И что?

— Скорее всего, он боится. А напуганные политики обычно становятся очень ядовитыми на язык и ведут себя вызывающе. — Майклсон взобрался по трапу на верхнюю палубу и постучал пальцем по переборке, затем прислушался, как будто ожидая ответного стука. — Вот в чем вопрос: руководит ли он государством? Способен ли он руководить государством? А если нет, кто будет выбирать подходящего лидера? Единственный документ, регулирующий сейчас государственный строй Коалиции, — это Акт об обороне. Скоро люди снова начнут говорить о выборах.