Читать книгу "Снежный путь - Роман Ваалгин"

всё ждал — когда же ты нажмёшь клавишу. Но тут «Мессия» дёрнулся пару раз и сорвался, как оглашенный, прямо в гости к солнышку. Это освободило все мои ресурсы, которые я и использовал для того, чтобы ты теперь имел возможность видеть сны. Считай, это мой подарок. В довесок к тому пухленькому счёту, что уже открыт на твоё имя.

— И не твой вовсе. Накопителя.

— Второй раз уже слышу. Что же там случилось, что Накопитель вдруг стал играть такую важную роль?

— Он изначально был на нашей стороне, только сказать не мог. А мы не понимали. И не он нам препятствия чинил, а «Мессия». А там, у себя, так сказать, дома, используя моё тело, он так дал «Мессии» пробздеться, что того так и понесло на реактивной струе.

— Интересный факт. Обдумаю на досуге. А у меня к тебе предложение…

— Отказываюсь.

— Но почему? В настоящий момент обстоятельства таковы, что ты — самый лучший оператор…

— И чем же я лучший?

Вместо ответа Страж вывел на соткавшийся в пространстве монитор видеозапись того, что происходило возле сканера, когда Михаила «запускали».

— Видишь, как суетятся и переживают — пройдёшь не пройдёшь? А причину знаешь? Нет. Как не знаешь и того, что мог и не пройти. Запросто. Дело в том, что конкретно этот сканер — очень специфичная разработка. Его запустили в эксплуатацию только после того, как специально отобранных операторов долгое время натаскивали держать «информационный шторм» и не «разбредаться». Пятьдесят часов минимум требуется будущему оператору, чтобы освоить это дело. Ты освоил за две секунды.

— Намекаешь на мою исключительность? Я тебе не верю.

— Никакой исключительности. Предполагаю, что таких, как ты, могут быть сотни, если не тысячи. Но нет технологии определения. Потом может быть. Когда-нибудь. Но не скоро. А сейчас это — чистая удача. Подозреваю, что именно из-за твоей способности отсекать лишнее и принимать остальное, как должное, Накопитель и выбрал тебя. Определённые психоэнергетические характеристики…

— А может он меня и «провёл»?

— Нет. Он тебя всего лишь отключил и принял удар на себя, когда тебя стало «размывать». Фигурально выражаясь, он принял пулю на излёте.

— А если бы не принял?

— Такая возможность существовала. Поэтому за процессом следили. При самом худшем развитии событий он был бы остановлен. Это тоже связано с риском, очень большим, если быть откровенным — ты мог сойти с ума и стать полным идиотом, но нам ничего другого не оставалось… Так что, принимаешь предложение?

— Не. Ни фига. К тому же, мне почему-то кажется, что дело не столько во мне, сколько в памяти Накопителя, что по-видимому сохранилась…

— И это тоже.

— Обойдёшься, троглодит.

— У тебя будет самая большая зарплата в мире. Уйма свободного времени. Свой, чёрт возьми, самолёт, если только захочешь, чтобы в любой момент побывать дома. Назови свою цену, в конце концов…

— У тебя же есть мой «слепок»?

— Я посчитал неэтичным оставлять его без твоего согласия…

— И на том спасибо. Но — нет. Предложение заманчивое, но меня тошнит уже и от тебя, и от Центра… А уж в сканер я теперь даже под дулом автомата не полезу. Пусть лучше сразу застрелят.

— Что ж, жаль. Ну да ладно. На нет и суда нет. Спокойной ночи.

— Ага. Бывай.

Утром Михаил встал, сладко потянулся, с наслаждением принял контрастный душ, позавтракал с особым смаком, после чего открыл дверь и вышел в коридор. Где и обнаружил своих старых знакомцев во главе с полковником Андреевым.

— А-а-а… Полковник…

— Генерал. — Расплылся Андреев. — За особые заслуги.

— Это парализаторами-то в пузо — особые заслуги? Ну да бес с тобой. Чего пришёл?

— Безумству храбрых поём мы песню… — Осклабился теперь уже генерал.

— Герои — они либо идейные идиоты, либо у них выбора другого не было. Чему радуешься, медный лоб?

— Тому, — ничуть не обиделся Андреев, — что сегодня мы наконец-то от тебя избавимся.

— Расстреляете или самолёт со мной уроните, чтобы не трындел лишнего?

— Стрелять не велено, а самолёт и уронил бы, да вместе с тобой лечу. Приказ чёток и ясен: доставить туда, где взяли. Тому и радуюсь. Доставим и забудем, как страшный сон, те две недели, что мы в наглухо закрытых бункерах просидели, света белого не видя, пока ты там рефлексировал на тему ценности человеческой жизни. К тому же, «Мессия» — это уже в прошлом, а потому не секрет. По крайней мере здесь. Что касается всего остального мира, «Кокон» сказал, что ты будешь молчать.

— А если я вот теперь назло пойду и начну каждому встречному-поперечному ведать историю моей ненастоящей жизни?

— Чем докажешь? — Андреев продолжал изображать Чеширского кота. — А если доказать нечем, то как это будет воспринято?

— А мой новый банковский счёт?

— От которого «Центр» будет мягко, но недвусмысленно отказываться… Захотел с фискалами объясняться?

Михаил глубоко вздохнул.

— Что ж… — Обречённо согласился он. — «Центр» по крайней мере последователен. Если уж попахивать гнильцой, так до самого до победного… А вы, как я понимаю, — сменил он тему, — мой почётный эскорт?

— Что-то вроде.

— Ну, пойдём тогда что ли.

Самолёт уже ждал на полосе, прогревая двигатели. Правда, идти к нему пришлось через плотную толпу радостно орущих и скалящихся людей. Михаил кривился, но терпел. Неожиданно он заметил в заднем ряду неподвижно стоящую Настю. Она не кричала, не радовалась, а лицо у неё было очень печальным. Он остановился и посмотрел на неё. Она опустила глаза.

Вокруг галдела толпа, Андреев понимающе замер неподалёку, а Михаил думал. Но потом тряхнул головой и продолжил прерванный путь. Можно было бы завершить эту историю, конечно, и слащаво-приторным голливудским хэппи эндом, подойти к ней, позвать её с собой. И она бы, вероятно, приняла его предложение. Но к чему это? Это был её собственный выбор, её решение, за которое он не отвечает. Было бы очень благородно с его стороны, поступить именно так, но к чему бы это привело? Здесь она старалась, выполняла свою работу… Выполняла так хорошо, что он ей очень благодарен, но что будет с ними в обычной жизни? Вряд ли всё останется по-прежнему. Поблекнут краски, сотрутся острые воспоминания, и вот они — семейные будни. Обгаженные пелёнки, тёщины блины и телевизионные сериалы. И контраст между тем, что с ними, скорей всего, будет и тем, что с ними было во время их знакомства, убьёт их вернее любой семейной трагедии.

Возможно, она этого не понимает, но так лучше и для неё. Хотя бы потому, что он чувствовал в тот момент только жалость. Не любовь, не привязанность, а