Читать книгу "Зов пустоты - Максим Шаттам"

– Что там написано?

– «Мы действуем по зову Аллаха. Мы лишь начало». И подпись: «Джинн».

Муса Бакрани легко обвел спецслужбы вокруг пальца. Ахмед никогда не был никаким лидером. Поняв, что у ГУВБ на них почти ничего нет, Бакрани выиграл для своих сообщников время, отомстил за погибших товарищей, выдумав для властей альтернативную версию событий. Он вряд ли когда-нибудь освободится из тюрьмы.

– На этот раз все и правда закончилось, – заключила Лудивина, целуя Марка в лоб.

Марк почти сразу же заснул.

Ему снились сны и даже кошмары.

В самом ярком кошмаре Марк бежал по пустыне, а за ним гналось полиморфное существо, обращавшееся то песчаной бурей, то гигантским столбом пламени, то потоком горячего воздуха. Оно страшно вопило и старалось его поймать – но не чтобы сожрать, а чтобы подчинить его себе, своей жуткой природе.

К великому счастью, существо так и не сумело его догнать.

78

На кладбище было спокойно, почти безлюдно.

То тут, то там виднелись чахлые деревца, крепко вцепившиеся корнями в почву, поближе к закопанным в нее телам. Лудивина решила, что деревья кажутся такими корявыми и некрасивыми оттого, что питаются человеческими соками.

Она стояла немного в стороне, неподалеку от группы людей, собравшихся возле одной из могил: человек пять-шесть, не больше. Лудивина чувствовала себя обязанной побывать на повторных похоронах Элен Триссо и Джорджианы Нистор. Сейчас здесь во второй раз хоронили Джорджиану. Для Лудивины это был вопрос уважения, ведь именно она заставила извлечь девушек из их последнего пристанища, вновь разрезать их безо всякой нужды, просто потому, что ей это показалось необходимым. Сегодня она пришла на кладбище, чтобы извиниться перед ними.

Марк пришел вместе с ней. Он приобнимал ее, опирался на ее плечо. Каждое движение давалось ему медленно и с трудом, но он был горд тем, что наконец выписался из больницы.

Священник произнес несколько слов, и на гроб посыпались пригоршни земли. Затем все собравшиеся разошлись, оставив Джорджиану Нистор в ее могиле, в вечном одиночестве.

Лудивина лучше, чем кто бы то ни было, понимала, что именно пережила эта несчастная девушка. Она вздрогнула от ужаса. Марк сжал ее в объятиях, желая утешить.

Лудивина утерла слезу, пока та еще не успела скатиться у нее по щеке. Она разрешила себе испытывать эмоции, сорвала броню, за которой так долго скрывалась, и потому казалась самой себе куда более чувствительной, чем прежде. Но повседневные горести сполна окупались столь же повседневными радостями.

Они с Марком наугад пошли вперед, среди надгробий.

На душе у Лудивины было тоскливо. Чтобы покончить с бумажными делами и окончательно завершить расследование, ей пришлось вновь погрузиться во все его детали. Она многое узнала о террористах, по большей части совсем молодых людях. Как и предупреждал ее Марк, каждый из них выбрал фанатизм по своим причинам. Некоторые террористы были изгоями, неудачниками, неудовлетворенными жизнью людьми, доверчивыми и легко поддающимися манипуляции, мечтателями, озаренными светом веры, и так далее. Но были среди них и хорошо образованные, вполне состоявшиеся люди, явно сделавшие сознательный выбор. Они так сильно ненавидели систему, что по собственной воле встали на путь тотальной борьбы. Вероятно, конкретная идеология была для них лишь предлогом. Для всех них исламизм стал путем к славе, реваншем, ответом, возможностью наказать. Но, помимо этого, их объединяло еще и абсолютное принятие смерти. Они хотели принести себя в жертву. Отринуть то, чем они прежде являлись. Отринуть всякую надежду.

Лудивина решила рассказать об этом Марку. Он выслушал ее, а затем повел к небольшому холму, возвышавшемуся над кладбищем.

– Что объединяет всех этих молодых людей? – спросила она. – Почему все они с такой готовностью шли на смерть?

– Они поверили в то, что им рассказали, в обещания вечного покоя в раю.

– Это понятно, но что еще? Помимо всего этого должно быть что-то еще, что-то, сидящее у них глубоко внутри, что заставило их захотеть выслушать эти рассказы, поверить им.

Марк провел ее через заросли кустарника к вершине холма, где стоял, возвышаясь над кладбищем, огромный мавзолей, окруженный каменной стеной.

– Залезай, – сказал Марк.

Лудивина замешкалась: если она взберется на стену, то окажется на краю пропасти, метрах в десяти от земли.

– Давай, – настаивал Марк.

Лудивина собралась с духом, подтянулась – Марк помогал ей, сломанные ребра страшно болели, – но, попытавшись встать на стене во весь рост, покачнулась, едва не потеряла равновесие.

– Как ты себя чувствуешь?

– Не слишком хорошо. Зачем все это?

– Ты боишься упасть, когда стоишь на краю тротуара?

– Конечно, нет. Даже если я споткнусь, то пролечу до земли всего сантиметров двадцать. Но тут…

– Ты взрослый человек, ты прекрасно умеешь держать равновесие. Стена достаточно широка, по ней вполне можно пройти, почему же ты вдруг не можешь даже распрямиться?

– Из страха упасть?

– Ты каждый день ходишь, выпрямившись во вест рост, так почему же сейчас ты должна упасть? Обычно, когда ты куда-то идешь, ты ничего не боишься.

– Не знаю, но сейчас мне не по себе. Так зачем я здесь?

– Помимо всего прочего, людьми нас делает способность прямо ходить. Мы прекрасно контролируем свое внутреннее равновесие – на самом деле, мы даже не задумываемся о нем, оно дано нам изначально. Я расскажу тебе кое-что любопытное о нас как биологическом виде и о нашей системе в целом. Готова слушать?

– Да…

– Когда мы стоим на крыше дома или на краю бездны, то вовсе не боимся упасть. В глубине души мы прекрасно знаем, что умеем держать равновесие, умеем с самого рождения, ничего сложного в этом нет. Нам не по себе на краю пропасти, потому что единственное, что удерживает нас на месте, – это сильнейшее желание остаться в живых. Тебе тревожно, потому что твое подсознание подсказывает: вся твоя жизнь в настоящий момент зависит от того, сделаешь ли ты еще один крошечный шаг по направлению к бездне. Если ты ничего не боишься, значит, у тебя отсутствует всякое стремление к саморазрушению. Если же ты хоть немного опасаешься, значит, в тебе живет сомнение, оно скрывается где-то внутри тебя и заставляет тебя задаваться этим вопросом. На самом деле, ты боишься вовсе не бездны, ты боишься самой себя.

– Я совершенно не хочу умирать, но мне сейчас очень неуютно.

– Почти все мы устроены точно так же. В нас с самого рождения горит искра жизни, но вместе с ней в нас есть и дыхание смерти. Что это – отголосок наших врожденных инстинктов, природный атавизм, играющий роль аварийного выключателя для нашего вида, преобладающего над всеми прочими видами живых существ? Ответа на этот вопрос мы не знаем. Но прямо сейчас тебе неуютно, потому что бездна нашептывает всем твоим органам чувств, что все может закончиться прямо здесь, прямо сейчас.