Читать книгу "Древо жизни - Генрих Эрлих"

Машин во дворе мало, есть куда приткнуться, но Наташа показывает рукой вглубь, на линию гаражей, не каких-то разнокалиберных алюминиевых ракушек, а кирпичных, солидных, как и все в этом доме. И машины в гаражах, наверно, под стать. Из какой-то несвойственной ему раньше вредности, мелкой, детской, женской, пролетарской, захотелось вдруг припереть машиной одни из гаражных ворот. Наташа уловила его порыв, согласно хихикнула и показала рукой подходящее место, видно, у нее самой был счетец к владельцу этой недавно отремонтированной машинной будки.

И охранник в подъезде был не чета заслуженной старшей сержантке, подремывавшей в доме на Соколе, годился он ей во внуки и бдел во все глаза, вот только глаза были пустые, такие впервые внимательно разглядывают человека только в прорезь прицела. Впрочем, и на него появление Наташи произвело магическое действие, в глазах что-то мелькнуло, губы раздались на вершок, обнажив крупные зубы, и растянулись почти до ушей — радушнейшая из улыбок, Шварценеггер бы обзавидовался.

Насколько тяжело далось Наташе это порхание и эманация женских чар, Северин понял, когда они вошли в квартиру. Наташа хотела захлопнуть рукой входную дверь, но вдруг привалилась к ней спиной, поплыла вместе с ненадежной опорой, а потом сползла вниз, на пол. Все там, на дороге, в машине, было шоком, реакция наступила сейчас, в привычной домашней обстановке, когда все страшное действительно осталось позади, далеко.

Как успокоить девушку в незнакомой квартире, в прихожей, когда за спиной только темные коридоры да закрытые двери. Где ванна со спасительной струей холодной воды? Где кухня с аптечкой с валерьянкой или хотя бы стаканом той же воды из-под другого крана? Где гостиная с поблескивающими в серванте или новомодном баре бутылками, отрезвляющее содержимое которых просится в тот же стакан? Где, наконец, спальня с кроватью, на которую можно уложить ослабевшую девушку, чтобы сбегать за стаканом с чем-нибудь?

Рыдания накатывали волнами, в мгновения затишья Северин принимался оглядываться, определяя верное направление для короткой отлучки за укрепляющими и успокаивающими средствами, но тут вздымался новый вал, и он оставался нести свою рыцарскую вахту. Допускаем, что он нарочно упускал предоставлявшиеся возможности, потому что вахта была ему не в тягость, совсем даже наоборот.

Как можно успокоить содрогающуюся в рыданиях девушку? Крепко обнять, прижать к себе, шептать всякие ласковые слова, нежно поглаживая по голове, по волосам, по спине, как получится. Есть опасность, что вас неправильно поймут, и вы получите по физиономии, но на это не надо обижаться, это будет означать лишь то, что истерика прекратилась, вы ведь только этого и добивались. В конце концов, ведь и вы для прекращения истерики были морально готовы дать пару пощечин девушке по ее прекрасному в иной обстановке личику, если бы более мягкие средства не сработали, и она бы никак на вас за это не обиделась, может быть. Формально вы квиты.

Северин за свою уже довольно долгую жизнь, отягощенную милицейской службой, в каких только ипостасях не побывал, чаще, конечно, утешал мирно, но, случалось, и его били по физиономии, и он по личикам. Бывало и такое, что утешение переходило в иное действие, со стороны похожее на яростную схватку, обычно это происходило в тех случаях, когда утешению предшествовала другая яростная схватка, в которой Северин выступал в роли воина-спасителя, а утешаемая в роли спасаемой жертвы.

Случившееся сегодня как нельзя более полно и точно соответствовало этой стандартной ситуации, но никогда еще Северин не испытывал такого страстного желания довести ее до логического конца и в то время никогда так яростно не противился своему желанию. Его зародившееся чувство к Наташе говорило ему, что это не нужно, сейчас не нужно, что это все испортит, навсегда испортит. Это станет преградой, которую он никогда не сможет преодолеть, потому что преодолевать ее надо вдвоем, а Наташа, даже если и захочет, не сможет. Это женское, перед тайнами женской психологии и физиологии Северин пасовал.

Изнемогая в борьбе с самим собой, давно растеряв рыцарские доспехи и забыв кодекс служения прекрасной даме, он пустился на последнюю недостойную увертку, пытаясь пробудить в себе отцовские чувства к этой девушке, представить себе, что это его собственная дочь — а ведь у него вполне могла быть дочь такого возраста! — ищет на его груди утешения в ее молодых сердечных невзгодах, ищет зашиты от зла этого мира, неожиданно открывшегося ей. Потому и обхватила его ручонками за шею, как маленькая девочка, и прижалась заплаканным лицом к его лицу, и целует как-то по девчоночьи, тыкается мягкими губами в щеки, нос, подбородок, лепечет какие-то слова, где-то слышанные, которые и понимать-то еще не может. И хочется подхватить ее на руки, как маленькую девочку, и нести на руках, укачивая и нежно прижимая к себе ее тельце, и ведь действительно тельце, такое легкое, да и сам он вдруг стал таким легким, что оторвался от земли и полетел, и вот они летят вместе, прижимаясь друг к другу, куда летят? вперед, вверх, вниз? — не понять.

Москва, 8 мая 2005 года, десять часов вечера

Он открыл глаза. Полная темнота. Из звуков слышно только тихое неровное дыхание, это Наташа, она жива, ей тоже снятся страшные кошмарные сны. По привычке первыми пошевелил пальцами ног, потом ногами, почувствовал, что спеленаты. Он попробовал сесть, но едва приподнял голову, как огромный кулак врезался в лоб и опрокинул его назад, огромный, он зацепил еще и переносицу, и глаза, все откликнулось болью. Он инстинктивно двинул правой рукой, чтобы нанести ответный удар. Дернулся лишь кулак, плечо было придавлено неподъемной тяжестью. Вдруг тяжесть стала спадать.

— Проснулся? Который час? Зажги свет, так торшер, рядом, — раздался сонный голос Наташи.

Ему потребовалось какое-то время, чтобы понять, где он находится. Хорошо еще, что ему, как убежденному атеисту, не приходилось выбирать между тем светом и этим. Что-то понял, но не все. Кровать, Наташа — объективная реальность, данная ему в ощущении. Окружающая действительность, квартира, дом, Москва, Россия, Земля, существовали только в сознании. Непрерывная стрела времени и вовсе распалась на кванты, которые прилетали в прихотливой последовательности. «Это похмелье, — подумал он, — или после наркотиков не бывает похмелья? Только ломка? Но какая же это ломка?» Тело откликнулось необычайной легкостью, довольством, даже радостью.

Он пошарил свободной рукой около кровати, нащупал выключатель, щелкнул кнопкой. У тут же огромный кулак вновь врезался ему в голову, опрокинув на подушку, он чуть приоткрыл зажмуренные глаза и успел увидеть, как на него, загораживая зажегшийся свет, вновь надвигается что-то большое, страшное.

— Потерпи минутку, — донесся голос Наташи, — я сейчас сниму.

Большое и страшное обернулось наташиной ладонью, которая сделала несколько вращательных движений у него над головой, ухватила что-то цепкими пальцами и отбросила в сторону, брезгливо тряхнув несколько раз кистью. Его голова пришла в гармонию с телом, с его легкостью, довольством, даже радостью, сразу вспомнилось если не все, то самое главное.

— Я успел сказать, что люблю тебя? — спросил он.