Читать книгу "The Show Must Go On. Жизнь, смерть и наследие Фредди Меркьюри - Лэнгторн Марк"

Фредди любил окружать себя искусством (он снова занялся живописью), его квартира в Монтре была украшена различными предметами, включая все картины, которые он когда-либо покупал. Картина «Тип красоты» нантского художника Жака Тиссо была куплена Фредди на аукционе Christie‘s в 1991 году за 160 000 фунтов стерлингов[755]. На ней изображена Кэтлин Ньютон, красивая молодая женщина, чей роман с Тиссо, который был почти на 20 лет старше ее, возмутил всю викторианскую Англию. Переехав к Тиссо в Лондон, разведясь с мужем и вынашивая незаконного ребенка, Ньютон стала изгоем столичного общества. Тиссо и Ньютон прожили вместе шесть лет, открыто игнорируя викторианские ценности, но здоровье Ньютон стало ухудшаться после того, как она заразилась туберкулезом. Тиссо передал ее угасающую красоту в разных работах. На этой картине ее жизнь уже близка к концу и ее хрупкость бросается в глаза. Создавая ее портрет, Тиссо был глубоко опечален из-за болезни, день за днем убивающей женщину, которую он любил. Почувствовав, что у нее совсем не осталось эмоциональных сил, и осознав, что никакой надежды на исцеление нет, Ньютон покончила с собой, приняв чрезмерную дозу опиума в ноябре 1882 года в возрасте 28 лет.

Тринадцатого мая, в то время, когда Фредди был с группой в Монтре, EMI выпустила их песню „Headlong”. Большая часть видео для этой песни была снята в ноябре 1990 года в Metropolis Studios, где показана работа участников группы на разных стадиях «записи» в студии, а также то, как они веселятся перед камерами у микшерского пульта. Дополнительная часть видео, где группа исполняет песню, была снята в феврале 1991 года. Сингл достиг 14-го места в британских чартах пару недель спустя, но к тому времени Фредди сделал свою последнюю вокальную запись в студии.

Где-то между 13 и 16 мая Фредди работал с Брайаном в Mountain Studios в Монтре над песней, получившей название „Mother Love”. Брайан, Роджер и Джон находились в швейцарском городе и были готовы прийти в студию в любой момент, как только у Фредди будет достаточно сил, чтобы сделать запись: «Мы все знали, что оставалось мало времени, – говорит Мэй[756]. – К тому времени Фредди был очень болен. Он не мог долго стоять, а ходить он мог только с тростью. Каждое движение было усилием и вызывало у него страшную боль. Он мог находиться в студии лишь один или два часа».

«Я не знаю, где он черпал энергию, – говорит Мэй. – Возможно, ему помогала водка. Он входил в настроение, немного разогревался, а потом говорил: „Дай мне мой стакан„. Он делал один полный глоток, ледяной. «Столичной», как правило. Затем он говорил: «Начинай запись». У него все еще была удивительная сила в легких. Я не знаю, откуда он ее брал»[757].

Брайан и Фредди работали над песней вместе, записывая идеи, когда они были в студии, или индивидуально, а затем приносили их в студию. По мере того как продолжалась запись „Mother Love”, Фредди пытался сделать лучшее вокальное исполнение. «Песня начиналась на низких тонах и нежно, но Меркьюри решил подтолкнуть себя и взять повыше, – вспоминает Мэй. – Мы посмотрели друг на друга и поняли, что за эту высоту придется побороться. Именно тогда водка лилась ручьем. Он говорил: «Я возьму эти ноты». И он это делал. Это было замечательное исполнение. Мы дошли до предпоследнего куплета, и он сказал: «Мне не очень хорошо, я думаю, на сегодня все. Я закончу, когда вернусь, в следующий раз». Но, конечно, после этого он уже не вернулся в студию»[758].

Вскоре после этого Фредди вернулся в Лондон. У него было еще одно последнее выступление. В конце месяца он присоединился к Роджеру Тейлору и Джону Дикону, чтобы снять видео для их следующего сингла „These Are The Days Of Our Lives”, написанного Тейлором о его детях и жизни в целом. Однако теперь, когда ее исполнял Фредди, песня приобрела совершенно новое значение. В это время Брайан Мэй был за пределами страны в рекламном туре, поэтому кадры с ним были сняты позже отдельно и вставлены в видео.

К этому моменту Фредди невероятно ослаб. Было решено снять фильм в черно-белом формате, в попытке скрыть серьезность его болезни, хотя прагматичный до мозга костей Джим Бич уже приготовил анимированное видео на случай, если Фредди будет слишком плохо себя чувствовать для съемок фильма. Как бы то ни было, испытывая ужасные боли из-за раны на ноге, отвердевшие края которой врезались ему в кожу, ему пришлось почти все время стоять неподвижно во время съемок.

«Он выглядел таким больным, что на это было страшно смотреть, – вспоминает Роджер Тейлор. – Я думал, что это было очень смело. Вы не согласны?»[759]

В своем любимом жилете, украшенном изображениями кошек, Фредди выглядел изнуренным и истощенным, но был однозначно настроен на выступление. Его исполнение было очень эмоциональным: очевидно, он знал, что это его последнее выступление перед камерами. В конце он прощается с любящими фанатами и миром, глядя с улыбкой прямо в камеру и пропевает последнюю строку из песни „I still love you”[760], а затем, уже шепотом, повторяет ее. Затем он в театральной манере взмахивает рукой и исчезает из кадра. Этим жестом и с этими словами Фредди Меркьюри официально попрощался с публикой.

Тем временем журналисты The Sun усилили преследования Меркьюри в Лондоне, безжалостно и цинично ожидая его смерти. Газета опубликовала серию статей на своих первых страницах, пытаясь связать его предполагаемую гомосексуальность со смертельным заболеванием – СПИДом. Бывший шофер Фредди Терри Гиддингс вспоминает: «Фред любил сад и цветы. Однажды, по его просьбе, я осторожно привел его в садовый центр на прогулку. Тогда Фред выглядел совсем больным. На следующий день на обложке The Sun появилась фотография меня и Фредди с заголовком: «Фредди Меркьюри и его новый парень»[761].

Для многих людей 1980-е годы были жестоким временем, и оно продолжалось до конца десятилетия, а потом и в 1990-е годы. Писатели Джеймс Хогг и Роберт Селлерс описывают это так: «К 1982 году моральная парадигма, которой обычно придерживалась пресса, уже не действовала. Появилась новая порода редакторов, которая навсегда изменила лицо бульварной журналистики. Прибыль любой ценой – даже человеческих жертв. Все также изменилось и с точки зрения стилистики. Отныне это была низость и ненависть, «замаскированные» под заботу об интересах «Великой британской общественности». Знаменитости-геи (в то время не все из них открыто говорили о своей гомосексуальности) будут преследоваться до тех пор, пока таблоидам удается держать общественность в страхе перед тем, что они окрестили «чумой гомосексуализма». Восьмидесятые годы действительно были террором Мердока[762] – темными веками, – и бульварная журналистика пыталась разоблачить, либо выдумать, либо соблазнить каждого гея, который был ей известен»[763].