Читать книгу "Его Величество - Владимир Васильев"

Они могут увольняться без земли отдельными семействами или душами, с землей на правах подворно-участкового владения. У них бы появилась возможность уволиться с землей на правах общинной собственности — безоброчные государственные крестьяне. Открывается и другой способ — увольнение только с правом пользования землей — обязанные крестьяне. И поверьте мне, много лет занимавшемуся разработкой инвентарных правил, отстаиванием интересов крестьян в Юго-Западных губерниях — это путь самый что ни есть верный!

— Закон от 8 ноября 1847 года, как и предыдущие законодательные акты, долго не проживет, — выждав паузу, спокойным голосом проговорил Перовский. — Многие считают его вредным и пишут возмущенные письма. Как ни странно, на момент его издания пришелся очередной пик слухов о намерении императора освободить крепостных. На этот раз в слухах была большая доля правды — если учесть, какое количество имений заложено в кредитных учреждениях, значение закона действительно могло быть весьма велико.

В декабре 1847 года жандармский полковник Гринфельд доносил: «…Дворяне Калужской губернии встревожены были слухом, будто бы уже состоялось Высочайшее повеление об освобождении крестьян из владений помещиков, что большая часть дворян этому не верила и, наконец, совершенно успокоилась, когда стал известен указ 8 ноября 1847 года, которым предоставлено крестьянам, заложенным в кредитные установления, вносить сумму, состоявшую на последних торгах продажи». Месяцем позже подполковник Дурново из Тверской губернии доносил о толках среди местных дворян о намерении государя в непродолжительном времени освободить крепостных…155

— Достаточно! — Николай Павлович с силой ударил кулаком по столу и, едва сдерживая себя, продолжил: — Я просил вас высказывать предложения, а не рассказывать ужасы. Предлагаю сформулировать положения нового указа. Надо предоставить крестьянам крепостным право покупать и приобретать в собственность земли, за исключением населенных земель, а также отчуждать землю с согласия помещика и посредством удостоверения сделки и оформления купчих крепостей в палате гражданского суда.

— Опять с согласия помещика, — поморщился Блудов.

— Я подумаю, — сказал император. — А сейчас жду предложений по юридическим гарантиям нового указа.

* * *

Отпустив Бибикова, Блудова и Перовского, император оставил Киселева.

— Тебя, Павел Дмитриевич, помнится, я назначал главным по крестьянской реформе. С тебя, выходит, и спрос за ея, — попытался было пошутить император.

— Ваше величество! В свое время автор этого проекта Михаил Михайлович Сперанский видел результат преобразований по введению инвентарей в казенных, а затем в помещичьих имениях в ограничении крепостных работ и повинностей крестьян, определенных условиями по договору между ними и помещиками. Предлагалось составить инвентари-описания помещичьих имений с точной фиксацией крестьянских наделов и общего для всех имений количества дней барщины, которые впредь нельзя было бы изменить.

Проект Сперанского не получил высочайшего утверждения. Бюрократическая элита заставила отказаться ваше величество от планов по инвентаризации, намеченных Комитетом 1839–1842. Мой проект, предусматривающий введение обязательных, регулируемых инвентарей в частновладельческих поместьях так же не получил поддержки, и Комитет ограничился указом об обязанных крестьянах 2 апреля 1842 года.

— Вы были не убедительны в своих предложениях, — прервал его государь.

— Обсуждался вопрос об инвентарях и в Комитете 1846. Однако реального выхода он также не имел, — продолжил, было, Киселев, но остановился под пристальным взглядом государя.

— Помнится, я поручил тебе вместе с генерал-губернатором Бибиковым составить и привести строгие по отношению к помещикам правила для управления имениями по утвержденным для них инвентарям, — продолжая пристально смотреть на министра имущественных отношений, сказал Николай Павлович. — Земля объявлялась собственностью помещиков, за предоставленные крестьянам поземельные участки и прочие угодия они должны были каждую неделю отрабатывать помещику барщину; давалось точное определение, какое количество каждой работы обязан исполнить работник в день. Запрещалось переводить крестьян в дворовые. Помещик мог отпускать их всех вместе или посемейно на оброк, который назначался по взаимному условию. Подати в казну крестьяне должны были платить за себя сами.

— Я предложил ввести обязательные инвентари только в имениях, взятых в опеку государством из-за злоупотребления помещиков, — выдержав взгляд императора, продолжил Киселев. — Вы не согласились и рекомендовали ввести обязательные инвентари во всех помещичьих имениях, но только на территории западных губерний. На местах помещики полностью игнорировали распоряжение правительства. Тогда в каждой из 9 западных губерний мы создали губернские комитеты. В их состав вошли губернатор, пять местных помещиков, избираемых дворянами и четыре чиновника.

— Результат? — резко спросил император.

— В Виленском генерал-губернаторстве инвентари введены почти повсеместно. Такое же положение в Киевском генерал- губернаторстве. В Витебском — около 10 процентов, в Могилевском…

— Достаточно. Напишешь подробный отчет, с перечислением причин и с предложениями, — сказал государь, поднимаясь от стола. — Устал я сегодня.

Он знал, результаты инвентаризации в других губерниях, которые собирался объявить Киселев, будут низкими и не хотел лишний раз слышать об этом. Впервые за годы царствования император чувствовал усталость. Крестьянская реформа, которую он считал, чуть ли не главным смыслом жизни двигалась медленно, встречая сопротивление родных ему людей и ближайших соратников. В результате реформ положение крестьян ухудшилось, так как в инвентарях повинности оказались завышены. Надежда с помощью Бибикова, Блудова, Перовского и Кисе-лева найти новый подход к раскрепощению крестьян не оправдалась.

«Нет рядом Сперанского и Бенкендорфа, — размышлял Николай Павлович, забыв о том, что не отпустил Киселева и теперь министр сидит за столом, боясь шелохнуться. — Они бы подсказали, что делать. Нет Канкрина и Толя, которые поворчали бы, но потом каждый из них обязательно сказал что-то разумное. В прошлом году не стало Иллариона Васильевича Васильчикова, с которым можно было доверительно говорить. Да что же это я? — Николай Павлович сделал глубокий вздох, распрямил плечи, и течение мыслей изменилось: — У меня есть Воронцов, Чернышев, Орлов, Паскевич…» — На ум стали приходить недавние события в соседней австрийской Галиции, где в борьбе с польским национализмом правительство Меттерниха спровоцировало выступление крестьян против польских помещиков-католиков. Волна беспорядков могла захватить и Царство Польское.

В письме к князю Паскевичу от 16 февраля 1846 года он тогда писал: «Признаюсь тебе, хотя может это и грешно, но я с особой радостью узнал про новые безумства Поляков; ибо они так кстати проявились, что, кажется, всем откроют глаза и докажут, наконец, какими единственными мерами можно с ними управляться. Но что еще более меня порадовало, это то, что мужики их ловят и выдают: вот нам разительное доказательство, что народ добр, так и привык, ежели не привязался, к нашему порядку. Это лучшая для нас гарантия. Хотя ты всегда был разрешен поступать с подобными злодеями по полевому уложению, но для вящего сему еще подтверждения посылаю тебе новый о сем указ, я его сообщаю и Австрийцам и Пруссакам не затем, чтобы надеялся нашим примером заставить их столь же строго наказывать…»156