Читать книгу "Валентин Распутин - Андрей Румянцев"

Особо хочу сказать о стойкости Светланы во время болезни. Хрупкая на вид, она обладала удивительно твёрдым характером. Она боролась со своим недугом, никому не показывая, каких усилий стоило это. Она отклоняла мои просьбы довезти или сопроводить её в онкологический центр на Каширке, сама справлялась с тяжелейшим состоянием после бесчисленных сеансов химиотерапии. Не знаю, о чём думала наедине с собою Света. Но уверена: выдержать четыре года беспощадной болезни ей помогли забота мужа и их взаимная любовь, проверенная совместной жизнью».

Думается, сердечные слова Надежды Леонидовны могли бы повторить и иркутские друзья Распутиных. Светлана Ивановна и в родном городе притягивала своих однокурсниц, коллег по работе в институте, близких Валентину Григорьевичу писателей. Знаменитое угощение хозяйки — пироги с байкальской рыбой, «фирменные» супы и борщи, вбиравшие дары домашнего огорода, чаи, сохранявшие запахи заповедных байкальских полянок, ценили десятки людей, бывавших у Распутиных.

В начале книги приводились записи из дневников студентки Светланы Молчановой. Воспитанная на классической литературе и музыке, она благоговела перед творцами высокого искусства. Неудивительно, что вместе с Валентином Григорьевичем Светлана Ивановна любила бывать у Георгия Васильевича и Эльзы Густавовны Свиридовых. Распутины не однажды гостили в подмосковном доме Александра Исаевича и Натальи Дмитриевны Солженицыных. По приглашению правнука Льва Николаевича Толстого — Владимира Ильича и его жены Екатерины Александровны они несколько раз отдыхали в Ясной Поляне.

Более полувека длился семейный союз Распутиных. Словно символы, судьба дала обоим «говорящие» имена. Для неё — имя как олицетворение душевного света, для него — имя, названное людьми всей земли талисманом любви.

Вместе они пережили страшные испытания — смерть малютки-сына, гибель взрослой дочери, но Валентин Григорьевич знал наверняка, что его Светлана, хрупкая, тонкая, выстоит. Думается, всё же её, а не какую-то иную женщину, видел он тогда, в восьмидесятых годах, и представлял в днях грядущих, когда рисовал образ Алёны: в ней, «как во всеединой троице, сошлось всё, чем может быть женщина»; «всё до капельки внесла она в общую жизнь…».

На титульном листе своей книги «Век живи — век люби» Валентин Григорьевич сделал надпись жене: «Моей Светке с любовью, с любовью, с любовью. Январь 1983 г.». Спустя годы на сборнике «Что передать вороне?» появился такой автограф: «Дорогой Светке, моему ангелу-хранителю, в день 35-летия того дня, как мы вместе, — с любовью и благодарностью. 25 февраля 1996 г.». И позже — на книге «Сибирь, Сибирь…»: «Моей Светке-Светлане в день сорокалетия нашей совместной и довольно счастливой жизни — эту книгу, как знак благодарности за подвиг мученичества и любви и как результат наших общих трудов. 25 февраля 2000 г.».

12 октября 2010 года Валентин Григорьевич и Светлана Ивановна обвенчались в храме Касперовской иконы Божией Матери в Иркутске. Соединили свои души перед Господом Богом. Таинство венчания совершил настоятель храма отец Алексий (Середин), духовник писателя. Позже, вспоминая тот день, он сказал: «Без Светланы Ивановны Валентин Распутин не стал бы Валентином Распутиным. Их встреча была предопределена Промыслом Божиим».

Глава двадцать третья

О ЧЁМ ЭТО: «ЗЛАТОЗАРНЫЙ, СВЕТОСИЯННЫЙ»?

Сокровище, которому нет равных

Верность писателя всему родному, отеческому видна в языке его произведений. С самого начала своего художнического служения Распутин с благоговением, как к бесценному духовному сокровищу, относился к русскому слову. Ещё в семидесятые годы наш университетский преподаватель, профессор, автор первой монографии о Распутине[42] Надежда Тендитник опубликовала в иркутской газете «Советская молодёжь» (1977, 29 ноября) беседу со своим вчерашним студентом. Надежда Степановна с восхищением отозвалась о языке повестей и рассказов писателя и спросила его, как он оказался владельцем такого богатства. Вот что ответил тогда Валентин:

«Языковая стихия, которой владеет писатель, приходит к нему, наверное, в детстве, и ничем её, никаким литературным языком выправить невозможно. Этот опыт многих поколений, выраженный в языке, приходит затем к писателю… Русскому языку в условиях образованщины грозит большая опасность. Помочь народному языку — сильному, богатому, великому — сейчас, пожалуй, в состоянии только литература. И когда писатель нарочито берётся писать неким литературным языком, неким усреднённым языком, которым люди общаются, чтобы понимать друг друга, это уже плохо. Сейчас главный долг современного писателя больше обращать внимание на народный русский язык. Сохранять его, пользоваться им, всячески его продолжать. Я постоянно бываю в деревне, разговариваю не только со старухами. Язык сохранился не только у них, он сохранился у людей среднего поколения и продолжается у людей младшего поколения.

Есть такие люди: знает он хорошо народный язык, а стремится прибегать к языку, который он услышал по радио, вычитал в газете, и в мешанине одного и другого языка разговариваешь как будто с иностранцем каким-то. Очень трудно понимать этого человека. И второе, что для меня очень важно: я как художественную литературу, а может быть и больше, постоянно смотрю, читаю словарь Даля. Я кроме того давно уже собираю фольклорную литературу, где народный язык выражен наиболее полно, собираю песни, сказки, пословицы, поговорки — всё, что относится к фольклору. Это помогает мне».

Чуть ли не каждый классик отечественной литературы размышлял об изобразительных возможностях русского языка. Но чтобы обращаться к этой теме не только в статьях, беседах, заметках «по случаю», но и в художественных произведениях — это, пожалуй, случай не частый. Распутин такой пример давал не однажды. Ещё в повести «Вниз и вверх по течению» он, тогда молодой прозаик, рассказал, какое впечатление на его героя, судя по всему автобиографического, производят опусы глуховатых авторов, а какое — произведения мастеров:

«Виктор попробовал читать и не смог. С тех пор как он сам начал писать, чтение перестало доставлять ему обычное удовольствие, когда спокойно и доверчиво следуешь за автором всюду, куда его понесёт, когда происходящие в книге события и участвующие в них персонажи воспринимаются как случившаяся реальность, независимо от того, нравятся они или нет… Теперь же появился чисто профессиональный интерес. Ох, уж этот профессиональный интерес… ни дна бы ему, ни покрышки.

До чего было просто раньше и до чего трудно сейчас — будто ты находишься на постоянном дежурстве и не хочешь, да видишь, как ёрзает, а то и бьётся в мучительных судорогах неправильно поставленное слово, как беззастенчиво хихикают или аукают посередь серьёзного разговора, потому что им делать тут нечего, пустые, ненужные фразы, как врёт, соловьём заливается во лжи какой-нибудь положительный герой, купаясь в громких и почтенных словах, словно в мыльной пене, в то время как он, по мысли автора, должен произносить правду, правду и одну только правду, как вся книга руками и ногами бьёт, требуя, чтобы её читали, и вопя о книжном равноправии, хотя пользы от подобного чтения нет и не может быть. Видишь, понимаешь и не можешь вмешаться — ни помочь, ни одёрнуть, ни пристыдить. Уж лучше бы не видеть и не понимать. Вся штука в том, что хорошая книга, как и плохая, создаётся из одного и того же материала, из одних и тех же слов, расставленных, правда, в ином порядке, звучащих в иной интонации и благословенных иным перстом.