Читать книгу "Волки на переломе зимы - Энн Райс"

– Джим…

– Ройбен, нельзя быть убийцей и оставаться священником, – спокойно, но решительно перебил его Джим. – Невозможно. Когда-то меня посвятили в сан, несмотря на то что я сделал с Лоррейн – я тебе рассказывал. Но, когда я избил Лоррейн, я был запойным пьяницей – какое-никакое, но оправдание. Отнюдь не серьезное и не уважительное, но все-таки. То, что я сделал с младенцем, не было хладнокровным умышленным убийством. Это был другой грех, тяжкий, но не хладнокровное убийство, нет. – Он немного помолчал, а потом продолжил, понизив голос и склонившись к Ройбену: – А вот на этот раз у меня нет никакого оправдания. Ройбен, я прямо попросил тебя убить Фултона Блэнкеншипа и его бандитов, сказал, где его найти, дал тебе карту.

– Джим, ты не убийца, а этот человек…

– Постой. Нужно повидаться с мамой. И что-то придумать насчет того, где я был. А ты дай мне слово: не говори ей ни слова о том, что произошло, до конца дней своих. Я храню твою тайну, как того требует обет, а ты должен хранить мою.

– Конечно, – ответил Ройбен. – Мог бы и не говорить об этом!

– На этой неделе я посещу архиепископа и объясню, почему прошу освободить меня от сана. А потом в положенное время об этом известят официально. Я, конечно, не могу рассказать ему все о том, каким образом Блэнкеншип и его компания покинули этот мир, но в этом и нет необходимости. Достаточно будет сказать, что очень этого хотел, говорил другим, что я этого хочу, и просил помощи. А больше я ничего не скажу. Могу сказать, что послал людей, чтобы они расправились с Фултоном Блэнкеншипом, и что эти люди не имели отношения к правоохранительным органам. Но скажу я это на исповеди, так что он будет иметь право пользоваться полученной информацией, но не сможет никому ее передать.

Ройбен вздохнул.

– Джим, они же приговорили тебя к смерти. Они могли убить твоих родных!

– Ройбен, все это я знаю. Я вовсе не такой толстокожий, каким ты, может быть, меня считаешь. Я видел, как израненного священника выносили на носилках из моей квартиры. А только что перед этим видел тело убитого ими подростка. Ройбен, я тебе уже не раз говорил, что я не святой. Но я и не лжец.

– А что, если архиепископ неправильно тебя поймет, решит, что ты нанял убийц или еще что-то в этом роде, и сообщит в полицию?

– Такого он не сделает, – ответил Джим. – Уж в этом-то убедить я смогу. Я скажу ему правду. Но не всю правду. Я знаю, что нужно сделать. – Он улыбнулся. Хотя он держался бодро и разговаривал почти весело, во всем его облике проглядывало смирение. – Но если случится чудо и он предложит мне остаться, то что ж, я останусь. Ведь я хочу именно этого – остаться, работать здесь, как я работал многие годы, здесь искупать свои грехи. Но сомневаюсь, что такое случится. Вряд ли такое возможно.

Вдруг он умолк и, сунув руку во внутренний карман, достал телефон.

– Это мама звонит. Знаешь что, пойдем в ризницу. Я переоденусь. Нас обоих требуют туда. А я пока расскажу тебе о моих планах.

Они поспешно вернулись в церковь и прошли в расположенную в дальнем углу ризницу. Джим быстро снял облачение и надел свежую белую сорочку, поверх нее пасторский воротник с черной манишкой и идеально отглаженный черный пиджак.

– Знаешь, Ройбен, о чем я думаю? Я думаю, что, возможно, мне удастся устроить здесь реабилитационный центр, даже если я стану мирянином. Без шума, потихоньку. Ты знаешь, что такое реабилитационный центр?

– Джим, это всем известно, – ответил Ройбен. – Тебе на него уже пожертвовали два миллиона долларов. А может быть, и больше.

– Ну, а если я не смогу стать распорядителем проекта, то найдутся другие. В конце концов, я недостоин права быть его распорядителем, и если архиепископ отлучит меня от этого прихода, это будет вполне заслуженно. Так вот, я думаю, что если будут еще какие-то пожертвования, например, от тебя, братец, от мамы с папой, возможно, от Феликса, то мне удастся запустить свой собственный проект по образцу «Диленси-стрит». Кто знает, а вдруг?

– Совершенно верно, – подхватил Ройбен. – Конечно, удастся. Джим, пожалуй, это будет еще лучше.

Джим умолк и пристально взглянул Ройбену в глаза. И лишь тогда Ройбен увидел в них боль, слабый отблеск той боли, которую Джим испытывал от осознания необходимости расстаться со своим священническим саном.

– Прости, – прошептал Ройбен. – Я вовсе не хотел, чтобы это прозвучало так небрежно.

Джим с усилием сглотнул, выдавил деланую улыбку и прикоснулся ладонью к руке Ройбена, дескать, брось, пустяки.

– Ты ведь знаешь, что я хотел бы продолжить работу с неблагополучными подростками, алкоголиками и подобными людьми, – сказал он.

Говоря все о том же, о том, как месяцами работали в приютах «Диленси-стрит», изучая их знаменитые программы реабилитации, и о том, каково быть капитаном своего собственного корабля, они вышли из церкви, пересекли двор и подошли к воротам.

– Но ты представляешь себе, как расстроятся папа с мамой, когда узнают, что ты оставил священничество? – спросил Ройбен.

– Ты так думаешь? Разве мама с папой когда-нибудь гордились тем, что у них сын – священник?

– Возможно, ты и прав, – промямлил Ройбен. – А вот я всегда тобой гордился и дедушка Спэнглер – тоже. И буду гордиться тобой, невзирая ни на что.

– Знаешь что? Я тут подумал, а что, если снова поработать волонтером в «Диленси-стрит» или какой-нибудь подобной лечебнице? Возможностей множество, и на все это потребуется время…

Когда они совсем уже подошли к машине Ройбена, он положил руку брату на плечо.

– Подожди минуточку! В общем, ты говоришь мне, что после стольких лет служения тебя просто вышвырнут из-за того, что ты рассказал мне об этих негодяях, об этой непередаваемой мерзости, о подонках, которые убили молодого священника, убили подростка в «Хилтоне», которые хотели убить тебя…

– О, Ройбен, перестань, – перебил его Джим. – Ты сам прекрасно знаешь, что я сделал. Я не ты. И я не могу в качестве оправдания сослаться на некие тайные метаморфозы, которые происходят с моим телом и личностью. Я, будучи целиком и полностью человеком, заказал убийство!

Ройбен мочал. Растерянно. Сердито.

– А что, если я снова так поступлю? – прошептал Джим.

Ройбен покачал головой.

– Действительно, если какие-нибудь мерзавцы снова станут убивать на этих улицах детей и грозить мне смертью за непокорность?

– В таком случае к чему все эти разговоры об обновлении, возрождении и чуде времени?

– Ройбен, обновление начинается с признания содеянного тобой. А для священника оно начинается с исповеди. Перед своим духовником я уже покаялся, а теперь о содеянном мною должен узнать архиепископ.

– Да… но если никто… проклятье, что я несу?! Джим, ты сегодня утром разговаривал с мамой?

– Нет и не слишком хочу. Она в ярости из-за того, что я исчез. Потому-то я и попросил тебя пойти вместе со мной и попытаться перевести разговор на Селесту, ребенка и, в общем, на все, что придет тебе в голову. Ладно?