Читать книгу "Веер - Сергей Лукьяненко"

Пришлось взять.

После этого господин Николенька Цебриков неохотно встал из-за стола. Было в имени «Николенька» что-то ужасно фальшивое, как в современном нуворише, вздумавшем играть в старорусскую аристократию. Но при этом он-то как раз имел право и на слащаво, по нынешним временам, звучащее имя, и даже на свои выкаблучивания перед технарями. Если и впрямь – убежал из дома воевать с Наполеоном…

Надо же, уже и не удивляюсь таким вещам! Ко всему привыкаешь.

– Следуйте за мной, – торжественно сказал старик. – Нам нужен второй этаж, четвертая квартира…

Мы вышли за дверь. По грязненькой лестнице я стал подниматься вслед за Цебриковым. На втором этаже горела слабенькая лампочка без плафона. Имелись и две двери – с цифрами «3» и «4».

– А тройка куда ведет? – спросил я.

– Антик.

– У, – сказал я с понимающим видом. – Смешное место.

– Отсталый, нелепый, примитивный мир! Как можно – добровольно остановить научно-технический прогресс?

– А социальный?

– Социального прогресса вообще не существует, юноша. – Цебриков фыркнул. – Вот я вам такой пример приведу: в году одна тысяча восемьсот двадцать пятом приехал я в Санкт-Петербург посетить одну прелестную девицу, обсудить с ней «Северные цветы», первый выпуск, и нажраться с друзьями насколько денег хватит… А тут у Манежа – толпа. Знакомые офицеры. Сабли наголо, все несутся куда-то… Я им кричу: «Куда вас черт несет, карбонарии!» Бегу следом, увещеваю… Что там дальше случилось – знаешь, наверное? Ну так вот, а какой-то дурак квартальный на расследовании показал, будто я кричал «В каре против кавалерии!». У него, видать, уши давно шерстью заросли… И как я ни оправдывался, как ни возмущался – загремел вместе с декабристами. Был разжалован в солдаты, на Кавказе с дикими горцами воевал… Так вот, милый юноша! Скажите мне – чем отличаются те события почти двухсотлетней давности от нынешних? Глупая власть, восстанавливающая против себя народ; честолюбивые заговорщики, которым плевать на этот народ; трусливые караульные, готовые возвести понапраслину, лишь бы с себя вину снять; суд скорый и неправедный; волнения и жестокости на Кавказе… Скажите мне, существует ли такая вещь, как прогресс социальный, как развитие общества – от дурного к лучшему, от жестокого к гуманному?

Я молчал.

– Нет, нет и нет! – сказал Цебриков с чувством. – Вот потому я доволен своей нынешней участью. Мне не жмет цепь, на которой я сижу. Чудеса техники, возможность всемирового общения, чудная вольность нравов – во всем этом нахожу я настоящие успехи рода человеческого. А вовсе не в социальных институтах, которые служат лишь успокоению нравов черни и самообольщению правящих верхов.

– Значит, интернет? – спросил я.

– Да, – с вызовом ответил Цебриков. – Интернет. Телевизор. Телефон. Компьютер. Вот в чем величие человеческого духа! А за этой дверью – ваш Вероз. Добро пожаловать!

– Как мне найти таможенника Андрюшу? – спросил я.

– А, так вы проездом к нашим татарам? – Цебриков кивнул. – Сейчас все объясню.

Запустив руку в карман, он некоторое время рылся там, потом достал ключ – старинный, массивный. Похоже, его обиталище постепенно осовременивалось, мимикрировало под окружающую обстановку, а вот такие мелочи, как ключ, – не менялись.

А может, ключи и не могли меняться?

Он отпер дверь и торжественно протянул руку:

– Глядите!

Я поморгал от света – здесь утро уже наступило. Башня (или как оно с этой стороны выглядит?) стояла, как водится, уединенно – посреди какой-то мелкой малоэтажной застройки явно нежилого типа. Не то гаражи (хотя какие в Верозе гаражи?), не то сараюшки. По большей части с невысокими, в человеческий рост, куполами и крошечным ограждением. Интересно…

Что радовало – опять-таки, как водится, башня стояла на невысоком пригорке, и обзор был неплохой. Город начинался метрах в двухстах. Совершенно незнакомый, не похожий на Москву, с частыми башенками смутно знакомых очертаний…

– Минареты, что ли? – воскликнул я.

– Конечно. Тут нашей России вообще нет, юноша. Тут татары, там финны, здесь вятичи, там кривичи… Московия, если угодно ее так называть, занимает немного места и населена большой частью мусульманами. Хорошо хоть, здесь мусульмане не такие горячие, как у нас. – Старик фыркнул. – Вон, впереди, видите голубенький купол?

– Угу…

– Это храм Исы-пророка.

– Христа Спасителя? – догадался я.

– Именно. Место в городе почитаемое, красивое. Вы подходите к храму, заблудиться тут невозможно. Становитесь у ворот. Смотрите на десять-одиннадцать часов. И обнаруживаете чудную башенку с часами, птичкой и маленькой лавчонкой внизу.

Я смотрел на Цебрикова. Кажется, невольный герой восстания декабристов темнил. Точнее – разыгрывал меня. Что-то явно было нечисто.

– Мне… безопасно там? – Я кивнул на город.

– Если будете себя вести нормально, то да. Город как город. Ничем не лучше и не хуже нашей Москвы… Ах да! Вам нужна их валюта?

Я кивнул:

– Немножко. Перекусить. Сувенир какой-нибудь купить…

– А. Сувениры… – Старик серьезно кивнул. – Думаю, если вы поменяете тысячу рублей – этого вам хватит. Не слишком обременительная сумма?

Сумма, которую оставил мне в куртке Котя, вряд ли превышала пятнадцать – двадцать тысяч. И немало, и немного одновременно…

Я дал Николеньке тысячу. Старик вдруг крякнул, почесал затылок – и начал медленно спускаться вниз, явно пожалев о своем предложении. Я терпеливо дождался его возвращения и получил несколько голубовато-зеленых ассигнаций и пригоршню мелкой серебристой монеты.

– Девятьсот с небольшим тенге, – сказал Цебриков. – Как ни странно, нынешние курсы рубля и тенге очень близки.

– А язык?

– Да, вы же утратили свой дар глоссолалии. – Старик хихикнул. – Ничего, вас поймут, и вы всех поймете! Вы же через таможню идете. – Он поежился от порыва ветра, внезапно ворвавшегося с той стороны двери. – Ну так вы идете или нет?

– Иду, – быстро сказал я.

9

Хорошо известна фраза: «Поскобли русского – найдешь татарина». Фраза эта неоднократно ставила в тупик иностранцев. Что, собственно говоря, имеется в виду? Русские – это очень грязные татары? Или тут есть некий иносказательный смысл? Но какой?

Сами русские, да и татары, всегда считали, что эта фраза подчеркивает, как сильно перемешались в России «языки и народы». То есть ничего дурного во фразу не вкладывали, напротив, гордились эдаким примером закрепленного в пословицах интернационализма.

А ведь на самом-то деле про скобление русских высказывались первоначально как раз зарубежные гости России, и со смыслом предельно оскорбительным как для русских, так и татар: под тонким налетом цивилизации скрываются дикари.