Читать книгу "Древнерусская игра. Много шума из никогда - Арсений Миронов"

— Мое имя Свищ, — ласково сказал пират, и мутная серьга тяжело качнулась в татуированном ухе. — Однако ты будешь называть меня своим хозяином и повелителем. Иначе найдутся те, кто оторвет тебе голову. В частности, это может сделать вельможный хан Одинок, твой старший соратник. — Он махнул темной рукой туда, где сквозь завесу сохнущих сетей Данька различил рогатый силуэт человека-горы.

— Договорились, мой повелитель. — Данька прикрыл глаза. — А меня зовут Даниил Казарин. Однако ты будешь называть меня «ваше благородие господин полковник». Иначе я найду людей, которые оторвут голову тебе.

— Я прощаю наглые речи, — кивнул головой Свищ, оглаживая широкой ладонью ржавую бороду. — Сейчас твоя жизнь нужна нашему общему делу. Расскажи, тяжела ли была дорога?

— Дорога была нелегка: пули свистели над головой, мой повелитель. Тебе поклон от Жир-хана — он желает великому воину Свищу поскорее разыскать гнусного имперского лицедея Колокира и примерно казнить его.

— С каких это пор Жир-хан так доброжелателен ко мне, безродному наемнику? — недоверчиво усмехнулись из-под густых ресниц горские глаза. — Разумеется, я отыщу Колокира — но не потому, что этого желает Жир-хан. По простой причине: славный боярин Окула готов немало заплатить за эту греческую голову… А еще больше за смешные погремушки базилевсов, которые Колокир привез с собой из Царьграда. Детские игрушки… Жир-хан почему-то считает их волшебными!

— Что за погремушки? — Данила недовольно поморщился. — Жир-хан говорил, что нужно просто отыскать хитрого грека и прикончить его на месте! Не хочу даже слышать о волшебстве! Не желаю иметь дела с крестами и книгами имперских базилевсов!

— Успокойся, Данэил. Тебе придется заняться этим. — Свищ легко поднялся на ноги, и стальной ворон снова выдернул из-под хладно бликующего крыла плоскую скорпионью голову, тяжко качнулся на плече. — Ступай за мной в хижину — я познакомлю тебя со Скарашем и остальными. Добрый Скараш расскажет тебе, что нужно сделать.

Данила не торопясь поднялся, отряхивая с плаща пыль и ворохи соломы, — а Свищ уже обернулся к нему спиной, пошел к приземистому домику с наглухо запахнутыми ставнями под низко нахлобученной деревянной крышей. Прежде чем последовать за ним, Данька еще раз покосился туда, где за зеленой сетчатой завесой беззвучно возвышался его недавний противник, жарко сияя в солнечных лучах осколками тяжелой брони и рваных чешуйчатых лоскутов.

— Разве вельможный Одинок-хан не хочет пройти вместе с нами в хижину?

— Хан останется в дозоре, — не оборачиваясь, сказал Свищ. — Он не тронется с места до заката. И будет сторожить сарай, чтобы никто из жителей не убежал.

Данила едва заметно вздрогнул: только теперь понял, что странный шум, доносившийся из-за бревенчатой стены сарая, — не возня и мычание скота, а человеческий стон. Писк ребенка и разноголосый ропот женских голосов. Дверь задвинута снаружи тяжелым поленом, ставни забиты досками… Возможно, они согнали сюда всех обитателей небольшого починка — вот почему так пустынно на пристани: только белеет на берегу брошенное недостиранное белье.

Данила молча пошел за Свищом, тупо глядя в загорелую спину, при ходьбе слегка игравшую по обе стороны позвоночника блестящими от пота мышцами. Рогатый грифон Одинок-хан, высокомерный горец Свищ с железной ракетой на плече… Кто еще? Внутри ожидает некто «добрый Скараш» и прелестная воительница Смеяна… С ней еще предстоит драматическая встреча — Смеяна не виделась с Данэилом уже восемь лет… Жаль, что боевой цеп остался привязанным к седлу Волчика, подумал Данька, перешагивая через труп крупной белой собаки, вытянувшейся поперек тропы. Тело кобеля лежало так, словно с размаху ударилось оземь — череп раздроблен страшным ударом тупого предмета — боевой палицы.

Данька шагнул под низкий потолок в сени — здесь, в темноте, он чуть не толкнул Свища в спину — тот стоял, весело блестя в полумраке белками глаз и указывая длинной рукой на кучу жутковатого тряпья в темном углу:

— Знакомься: это Вретень. — И добавил после паузы: — Полночный оборотень.

Наконец, уже поднимаясь вверх по шатким ступеням на мосты, пояснил:

— Вретень любит темноту и одиночество. Это раб, я купил его у касогов за четыреста мер серебра. Не надо его беспокоить… Я и сам не люблю с ним говорить. Кажется, он людоед.

Короткий удар сапога — сухая дверь распахнулась внутрь, в тесную клеть: густой мрак и кислый семейный запах, жесткие лучи света будто вставлены в щели между ставен. Каплей дорогого вина вспыхнул в солнечном потоке рубиновый перстень на узкой руке, расслабленно охватывавшей оплывшую талию серебряной чаши. Бегло пропылало несколько цветных искр по рукаву, звездным инеем блеснула седина на виске… Это был добрый Скараш, самый эффектный татранский маг из всех, когда-либо состоявших на службе каганата. Он был обидчив и капризен, по-юношески строен и старчески брезглив; теперь он сидел за грязным столом в жалкой рыбацкой лачуге и терпеливо ждал, когда представится возможность легким движением бледных пальцев оправдать права на те безумные деньги, что посулил ему боярин Окула. Как человек творческий и приближенный к сферам оживленного эфира, Скараш презирал грубых коганых боевиков в бронзовых масках и их горских наемников. Однако… охотно сотрудничал с Окулой уже не первый год, исправно отрабатывая за хорошую плату до смешного простые поручения: отравления и заговоры, расстройства военных союзов и психические атаки посредством тяжелых богохульных сновидений, выпариваемых в ночной воздух из высококачественного сарацинского свинца…

Сегодняшний день начался для Скараша рано: как только солнце выползло из липкого тумана над озером, Скараш соткал из ночных мыслей дюжину невидимых стрекоз и по очереди уронил их с холодной ладони по касательной к зеркальной водяной глади. Сухо трепеща крылами, его суетливые сыщики разлетелись по глухим берегам Глыбозера в поисках сладковатого человеческого тепла: где-то здесь, среди глухих заводей, Скараш искал обрывки русского духа, пытался угадать следы неприятеля… Девять стрекоз уже вернулись ни с чем, обессиленные и размякшие в беспощадных лучах славянского солнца. Еще четыре шанса оставалось у Скараша — он нетерпеливо ждал своих гонцов, мешая скуку с дешевым сельским медом, обнаруженным в подполе. Изредка он протяжно вздыхал и недовольно окликал неповоротливую славянку, возившуюся со стряпней за перегородкой у печи. Толстую хозяйскую жинку по имени Малкуша да ее молоденькую дочку Свищ не захотел запереть в сарае с остальными — коганым воинам нужна прислуга.

— Девка! Неси же стряпню свою! — Раздраженно ослабив алый бант на шее, Скараш сухими пальцами сдавил тонкую Я переносицу и устало покачал головой. Из-за простенка наконец выскочила хозяйская дочка — мотнув тяжелой косой, мгновенно просветлев желтым сарафаном в узком солнечном потоке, бросилась к столу с дымящимся горшком в крошечных белых ручках. Бережно поставила на стол, сдернула расшитое красными петухами покрывало… каша, каша, опять эта гнусная варварская каша, болезненно поморщился Скараш, почему-то не отводя глаз от тонких девичьих пальчиков, едва удерживавших деревянную ложку. Сорвавшись с ложки, сгусток сладкого варева упал мимо плошки — девчонка замерла на миг и тут же пугливо бросилась прочь, невольно вильнув по-женски налившимся задом… У-у-у, птенчик… сладко прикрыл глаза Скараш. Когда он вновь открыл их — поспешно реагируя на грохот растворившейся двери — в выпуклых карих глазах волшебника остался липкий осадок похоти — на самом донце узкого зрачка. Пятно полусвета легло в этот миг на лицо пожилого Х магистра — и вошедший Данила отчетливо разглядел в незнакомом взгляде взметнувшуюся муть знакомой мерзости. Быстро отвел взгляд и, ссутулившись, протиснулся вслед за Свищем в избу. До боли в ладони скучая по плотной рукояти цепа.