Читать книгу "Хор мальчиков - Вадим Фадин"

Стыдно признаться, я не обрадовался краткому наезду в родную Москву. Кое-что в ней пропало, что-то, всего за неполный год, выросло или изменилось, но главное — это больше не мой город, и я смотрю на него спокойными глазами.

Где теперь предстоит поселиться, ещё неизвестно. Места для переселения выбирают не по глобусу, соединив ниточкой две точки: Москва — Германия, далее везде… Новая страна обернулась множеством разных по характеру и воспитанию мест, и то из них, куда меня определили, совсем не конфетка. Мы с Марусей, наверно, постараемся податься куда-нибудь подальше — не ради большего комфорта, а для того, чтобы полнее жить. Находятся новые и новые доводы в пользу такой перемены, и вот — последний: начав свои статьи, я вмиг понял, что не обойдусь без хорошей библиотеки с книгами пусть и не на русском, но тогда — на английском языке; значит, надо бы поискать пристанища в большом университетском городе. Мои “размышлизмы” надобно чем-то подкреплять и сравнивать с чужими, и без книг я живу как бы ещё до начала света, то есть до того, как возникли пространство и время.

Пространство всегда, по незнанию, впечатляет, однако удавалось же в нём перемещаться более или менее произвольно, а во времени… Учёные позволяют себе рассматривать то и другое вместе или будто бы даже одно в другое преобразовывать, но я, земной и приземлённый человек, мыслю инженерными категориями, отчего совмещаю эти два понятия лишь для оценки пути между пунктами А и В. Привычная задачка, да может открыться, что для решения полезно бы знать свойства станции назначения: вместо сомнительного послезавтра, на что я было настроился, меня перенесли даже и не во вчера, а в позавчера: мало того что по гэдээровским улицам тарахтят пластмассовые машинки, которым далеко даже до “Запорожца”, но и в быту вдруг попадаются совершенно дикие вещи, противные моим предвзятым представлениям о западной культуре; публике не мешало бы перенять у нас кое-какие манеры.

Как бы там ни было, дорогу до намеченного пункта В я одолел. Там со мною пока не произошло ничего важного (о встрече с Марусей разговор особый), а последствиям прошлой жизни только ещё предстоит проявиться; скорее уж начнёт меняться образ мыслей — если на него способен повлиять даже переезд с одной квартиры на другую, то чего ожидать от переезда в страну с незнакомым уставом?

Вот о чём я думал, пока брёл от Тверской до подъезда, а когда вошёл в квартиру, стало уже не до “Бродвея” и не до банальной связи всех времён с пространством: сразу после нашего с Денисом ухода Людмила вдруг почувствовала себя так плохо, что не смогла даже добраться до телефона… Когда я вошёл, она полулежала в кресле ещё перед дверьми спальни… Я вызвал скорую — и ждал, и ждал…

Потом все часы смешались.

Я впервые чувствую настоящую боль, осознавая своё одиночество. Мне всегда казалось, что я умру раньше Людмилы, пусть она и старше. А теперь я могу потерять последнюю естественную связь со своей землёй.

Если дела окажутся нехороши, я не смогу вернуться в Германию. Но при этом нельзя не вспомнить и о другой стороне — о стране, которой я служил сорок лет (и много раз слышал о своей незаменимости) и которой стал не нужен; это было последнее унижение, которое я испытал от неё. Нужным я ей никогда не стану.

Итак, представь себе, поверь, я уехал. Это факт, как к нему ни относись. Но я не перестал работать и для начала соберу наконец под какой-нибудь обложкой (кажется, даже известно под какой — я закидывал удочку) свои размышления. Болезнь Людмилы задержит меня в Москве, может быть, надолго либо вынудит приезжать ещё и ещё раз, но всё равно я ведь только начинаю жить.

Сейчас ещё очень рано, я не могу позвонить и справиться, как дела у больной, а тогда уже разбудить Константина со Славой и самому снова мчаться в больницу. Я хотел было прикорнуть ненадолго, но вдруг подумал… Ты же знаешь, я никогда не ходил в церковь, а вот сейчас понял, что нужно пойти и поставить свечку за здравие.

Верно говорят: человек предполагает, а Бог — располагает».