Читать книгу "Наталья Кирилловна. Царица-мачеха - Таисия Наполова"

Чем ближе к Троице, тем тревожнее было на душе у князя Василия. Не дай ему Бог быть обвинённым в связи с человеком, которого заведомо, без суда и следствия привлекают по опасному делу — в посягательстве на жизнь царя Петра. И, хотя князь был ещё на свободе, многие обратили внимание на знаменательное совпадение: 7 сентября привезли Шакловитого, и в тот же день явился в Троицу князь Василий Голицын со своими приближёнными. Его не пустили в монастырские ворота, велели дожидаться «случая» на посаде. Поместили в курной избе.

Князь старался не думать об унижении. Судьба никогда не щадила его. В его жизни было много всяких превратностей. О другом думать надо.

И ради душевного спасения мысли князя устремлялись к горнему[30]. Следовало готовиться к предстоящим испытаниям. Князь стал молиться перед иконой Богоматери в углу хаты, но молитве помешало внезапное появление Патрика Гордона.

Дождавшись, когда князь обернётся к нему, Гордон спросил, нет ли у него какой просьбы к государю Петру. Князь ответил, что не имеет. Генералу было явно не по себе, но он не уходил, старался шутить, потом похлопал Голицына по плечу и сказал:

— Почто печалуешься? Проси, князь, милости у государя... — И ушёл.

«И зачем приходил? И взгляд неприятно-пристальный, как у Кондратия. Ещё один любитель сыска, как и тот? И кто послал его ко мне? — думал князь. — Ясно, что не царь Пётр. Скорее всего Наталья Кирилловна, «превеликая государыня», как её теперь называют. Только ей могло прийти на ум поместить меня в курной избе, чтобы унизить. А знатных князей, если они не пресмыкались перед ней, она и прежде любила унижать».

После тяжёлой ночи в курной избе настроение у князя Василия заметно упало. Спать был не способен: пришлось всю ночь оборону от клопов держать. Не хватало воздуха. Задыхался от кислого смрада. Днём хоть двери отворялись и поступало хоть немного свежего воздуха. А чуть свет поднялись оголодавшие за ночь дети. Они начали вытаскивать из лохани замешенные для поросят кусочки картофеля и свекольные очистки. После этих картин князь не мог заставить себя сесть за стол.

Он был рад, когда его повели наконец в лавру. Но в покои его не ввели, остановили на лестнице и долго томили ожиданием. Ноги не держали. Опуститься бы на какое-нибудь сиденье. Стыдясь своей слабости, он опирался на плечо сына Алексея.

Но вот вышел незнакомый думный дьяк и, развернув грамоту, прочёл указ, в котором говорилось о нём, словно он был преступником. Исчислялись его вины:

— «1. Что князь докладывал сестре великих государей о делах мимо великих государей и писали её с великими государями общё и в книгах и на деньгах. Обще же с великими государями её печатать велели, без указа их великих государей.

2. Быв послан в 1689 году в крымские юрты, князь Василий Голицын пришёл к Перекопу, промыслу никакого не чинил и отступил, каковым нерадением царской казне учинил великие убытки, государству разорение, а людям тягость».

Слушая, князь Василий понимал: первое обвинение было ему местью за Медведково, за то, что получил его мимо брата Натальи, мимо Нарышкиных, которые давно на него целились..

«Что ж, ныне Медведково ваше, — думал князь, — утешайтесь новой добычей! Но за что хаете Крымский поход? Он же принёс славу России! А казну опустошили вы сами».

Между тем дьяк продолжал читать указ:

— «...За все его вышеупомянутые вины великие государи Пётр Алексеевич и Иван Алексеевич указали лишить тебя, князя Василия Голицына, чести и боярства и послать тебя с женой и детьми на вечную ссылку в Каргополь. А поместья твои, вотчины и дворы московские и животы отписать на себя, великих государей. А людей твоих, кабальных и крепостных, опричь крестьян и крестьянских детей, отпустить на волю».

Вместе с чувством тяжести от сознания столь внезапной опалы князь, словно по наитию, угадал, что этим указом ещё не поставлена точка в его судьбе. Брат Борис тайно передал ему, что хлопочет за него, но опалы не избежать. А коли так, то о чём же его хлопоты?

Видимо, шла борьба, скрытая или явная, между братом Борисом и царицей Натальей, которая стояла на том, чтобы князю Василию Голицыну отсекли голову. Верно, рассчитывала на то, что Фёдор Шакловитый оговорит его и тем даст повод обвинить в измене. И чтобы не допустить этого, князь Борис и решил лично вести сыск, а это значит, что он, его брат, будет сам читать опросные столбцы, сам и доставит их царю Петру. Это исключало всякий извет.

«И дай тебе Бог здоровья и крепости духа, князь Борис Алексеевич, чтобы выстоять перед напористой злобой царицы Натальи! Спасибо тебе за твою доброту и помощь в беде!»

Даже в часы молитвы князь Василий думал о брате своём.

А в это время подвергали жестоким пыткам ещё более несчастного, чем князь Василий, обречённого на невыносимые страдания человека, виновного лишь в том, что он, как и князь Василий, служил царевне Софье. Несколько раз на дню поднимали на дыбу Фёдора Шакловитого. В подземелье, где хранились монастырские запасы, расчистили место, поставили перекладину с блоком и петлёй, а внизу лежачее бревно с хомутом — средневековое сооружение, именуемое дыбой.

Из подземелья каменная лестница вела наверх, в каменный амбар, где был посажен на цепь Шакловитый. Когда приходил час вести его на пытку, внизу ставили скамьи для дьяков, обязанных записывать показания допрашиваемого, и обитую кумачом скамью для высших персон.

Розыск вёл князь Борис Голицын. Вызвался сам в надежде облегчить участь брата.

Царица Наталья догадывалась об этом. Опасаясь, как бы князь Борис не утаил каких-либо слов из показаний Шакловитого, она организовала свой тайный розыск, посадила в пыточном подземелье своих людей, которые должны были следить за всем, брать на заметку каждый шаг князя Бориса.

Пока ничто не обещало грозы. Вечерами Борис Алексеевич приходил к Петру с опросными столбцами. Пётр читал их, но в них осуждённый отрицал свою вину: умышлений на жизнь царя Петра и царицы Натальи не имел.

Пётр был недоволен ходом допроса, очевидно, под влиянием Натальи Кирилловны. Изредка приходил сам, с сумрачным видом сидел на табурете. Был сердит, что усердия страховидного палача, способного одним лишь ударом кулака переломить человеку хребет, не подвигали дело. Тогда князь Борис предложил Шакловитому самому написать правдивое изложение его участия в событиях. Принёс ему бумаги и чернил. Когда Шакловитый закончил свою исповедь — девять листов — князь взял написанное с собой, ибо было уже за полночь, царь спал.

Петру донесли об этом люди Натальи Кирилловны, и он хмуро встретил князя, когда тот вошёл к нему с бумагами: мол, тут злой умысел, князь вырвал из признаний подследственного то, что могло повредить его брату Василию. Царь Пётр грозно спросил князя Бориса, почему он не подал ему бумаги тотчас же. Князь ответил, что было уже поздно: как бы он посмел будить царя. Этот ответ удовлетворил Петра, но вызвал гнев Натальи Кирилловны. Она рассчитывала на казнь Шакловитого. А так как он был тесно связан с Софьей, то «доказанная» измена Шакловитого явилась бы обвинением и против Софьи, и против князя Василия Голицына.