Читать книгу "Андропов - Рой Медведев"

Андропова, чтобы «товарищи еще раз посоветовались по этому сложному вопросу». Политбюро заслушало информацию Д. Устинова о действиях военных в ночь на 1 сентября, а также информацию Председателя КГБ В. Чебрикова. Все выступавшие соглашались, что действия ПВО и ВВС совершенно законны, прямо предусмотрены уставами Советской Армии. На этом основании Н. Тихонов заявил: «Если мы поступили правильно, законно, то надо прямо сказать, что мы сбили этот самолет». Однако А. Громыко предложил использовать другое выражение: «Мы должны сказать, что выстрелы были произведены». «Надо раскрывать истину поэтапно, — заявил В. Гришин. — Сейчас сообщить о расследовании, а затем сказать, что самолет был обстрелян». Именно эта туманная и лживая формула и была принята для советских средств массовой информации. Черненко подвел итоги и сказал, что он немедленно доложит о решении Политбюро Андропову[302].

3 сентября 1983 года ТАСС опубликовал карту полета самолета-нарушителя и линию международной трассы для гражданских самолетов. Поскольку для военных самолетов летать по «международной трассе» вовсе не обязательно, то ТАСС, таким образом, косвенно признавал, что речь идет о каком-то гражданском самолете. Однако и в этом сообщении ничего не говорилось о том, что самолет был сбит советским истребителем. Там можно было прочесть: «…Вскоре после этого самолет-нарушитель вышел за пределы советского воздушного пространства и продолжал полет в сторону Японского моря. В течение примерно десяти минут он находился в зоне наблюдения радиолокационными средствами, после чего наблюдение за ним было потеряно». В этом сообщении ТАСС не говорилось о гибели гражданского самолета, но содержалась фраза о том, что в «руководящих кругах Советского Союза выражают сожаление в связи с человеческими жертвами и вместе с тем решительно осуждают тех, кто сознательно или в результате преступного пренебрежения допустил гибель людей, а теперь пытается использовать происшедшее в нечистоплотных политических целях»[303].

Надо сказать, что не столько уничтожение «Боинга-747», сколько попытка отрицать причастность к этому советских средств ПВО в наибольшей степени использовалась американской и всей западной пропагандой для нагнетания антисоветской истерии.

Спустя три дня после трагедии газета «Известия» опубликовала беседу обозревателя АПН В. Островского с начальником штаба войск ПВО генерал-полковником С. Романовым «Как все это было на самом деле?». Романов сообщил о действиях наземных служб ПВО и истребителей-перехватчиков, которые якобы пытались вступить с нарушителем в связь на специальной аварийной частоте. Истребители включали специальные огни, качали крыльями (международный знак, требующий подчинения от нарушителя), стреляли по курсу самолета трассирующими снарядами и т. п. Но западные эксперты знали, что советские истребители не вступали и не могли вступать в связь с нарушителем на аварийной частоте, — у них для этого не было дополнительного радиопередатчика. Не было и трассирующих снарядов. А главное — и теперь генерал Романов почему-то не сказал, что самолет был сбит по приказу наземного центра. Не называлось в нашей печати и число жертв.

Только 7 сентября в специальном заявлении Советского правительства наконец прозвучало, что командование ПВО района, тщательно проанализировав все действия самолета- нарушителя, пришло к выводу, что в воздушном пространстве СССР находился самолет-разведчик. Так как этот самолет не подчинился требованиям наземных служб и истребителей, то «истребитель-перехватчик ПВО выполнил приказ командного пункта по пресечению полета»[304].

9 сентября в Москве Министерство обороны и Министерство иностранных дел СССР провели подробную пресс- конференцию для иностранных и советских журналистов о судьбе корейского авиалайнера. От военных главные пояснения давал начальник Генерального штаба Вооруженных Сил маршал Н. В. Огарков. От МИДа выступал первый заместитель министра Г. М. Корниенко. Принял участие в пресс-конференции и заведующий отделом международной информации ЦК КПСС Л. М. Замятин. Хорошо помню, что сразу после этой пресс-конференции я беседовал с группой иностранных корреспондентов, присутствовавших на ней. На них хорошее впечатление произвел Огарков, хотя со многими его ответами они не были согласны. Из подробных объяснений маршала становилось очевидным, однако, что военные власти на Дальнем Востоке вполне могли принять в ночном небе Камчатки корейский авиалайнер за военный самолет-разведчик. Справедливы были упреки Огаркова американским и японским диспетчерам, которые не подняли тревогу и не вернули корейский самолет на его обычный курс. Не исправили курс этого самолета и американские военные самолеты-разведчики, находившиеся близ советского воздушного пространства.

Корейский самолет прошел над важнейшей базой стратегических ядерных сил СССР, постоянно передавая короткие кодированные сигналы, как это делается при передаче разведывательной информации. Он не вступил в контакт с советскими наземными службами. Над Сахалином самолет произвел сложный маневр и опять прошел над важной базой советских ракетных войск. Сомнений у службы ПВО не было: в небе разведчик, полет которого был преднамеренным и четко управлялся. Поэтому, по утверждению Огаркова, службы ПВО действовали в точном соответствии с Законом о государственной границе СССР и международными нормами. Маршал не ответил на вопрос, на каком уровне принималось решение о пресечении полета самолета-нарушителя. Он также повторил ложную версию о том, что над Сахалином советские истребители давали предупредительные выстрелы трассирующими снарядами. Но в то время никто этого не мог и опровергнуть. Огарков заявил, что СССР выразил сожаление по поводу гибели ни в чем не повинных людей. Но СССР не собирается приносить никаких извинений, так как «извиняться и нести ответственность, и не только финансовую, должны именно те, кто послал самолет на гибель»[305].

Если Н. В. Огарков отвечал со знанием дела и вполне корректно, то весьма грубо и даже вызывающе вел себя Л. М. Замятин. Он никак не мог объяснить, почему советские средства массовой информации с таким большим опозданием сообщили об уничтожении корейского самолета. На вопрос об этом он ответил: «надо понимать советский политический язык». Это был грубый и глупый ответ. Люди старшего поколения могли вспомнить, что еще в конце 1940-х годов над Прибалтикой был сбит американский военный самолет. В официальном сообщении говорилось не только о нарушении советского воздушного пространства, но и о возникшей перестрелке самолета с советскими истребителями, после чего нарушитель «удалился в сторону моря». На некоторое время эти слова стали предметом разного рода шуток, но потом о них забыли, хотя выражение «удалиться в сторону моря» действительно вошло в советский политический язык. Однако в сообщениях сентября 1983 года встречались выражения «продолжал полет в сторону Японского моря» или «в течение 10 минут находился в зоне наблюдения радиолокационными средствами, после чего наблюдение за ним было потеряно». К тому же ничего не говорилось о какой-либо перестрелке. Да и почему иностранные корреспонденты 1980-х годов должны были помнить «советский политический язык» 1940-х годов?