Читать книгу "Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений - Эдмунд Фелпс"

Создание верных теорий станет в ближайшие десятилетия ключевым вопросом и для Запада, и для Востока. Америка вряд ли сможет восстановить уровень своего динамизма и проистекающего из него преуспевания, которые были у нее до 1970-х годов, если она и дальше будет считать, будто для этого достаточно свободы и что последней всегда можно добиться путем снижения налоговых ставок, что является огромным заблуждением. И современные, и традиционные ценности влекут за собой определенные последствия. Современные ценности, которые поддерживали динамизм былых времен, возможно, пришли в упадок, а противоположные им ценности традиционализма, несомненно, воспрянули духом, и эти изменения настолько значительны, что налоговая политика не смогла бы их перевесить. Призывы политиков к возрождению традиционных ценностей звучат так же громко, как призывы возродить экономический динамизм. В результате политические партии продолжают рассуждать так, словно процветание можно вернуть, достигнув соглашения по достаточно сильным налоговым мерам.

Европа не сможет восстановить приличный уровень занятости, который был у нее в 1990-х годах, не говоря уже о возвращении к высокому уровню процветания начала XX столетия, если она и дальше будет цепляться за веру, что корпоративистская экономика, в которой справедливое государство контролирует частный капитал, способна достичь стабильности и гармонии, недоступных капитализму, причем безо всякой утраты динамизма, который был в этих странах при современной экономике. Все эти идеи оказались несостоятельными. Однако Европа продолжает проводить программы отупляющей корпоративистской экономики, подчиненной тирании традиционалистских ценностей.

Если современные ценности столь важны для карьеры творцов, исследователей и первопроходцев экономики, то есть для хорошей экономики, можно задаться вопросом, важны ли они и в остальных сферах общества. Токвиль отметил, что они и в самом деле важны. Он понял, что Америка — страна, отличающаяся наиболее широким и интенсивным привлечением людей к экономической системе, — выделялась столь же обширной и интенсивной мобилизацией в политическую систему. В результате обе сферы достигли процветания. Для процветания в политической сфере необходима низовая демократия, которая во многих отношениях является отражением низового динамизма.

Любой человек, живущий сегодня, может заметить, что результаты Европы в политической сфере столь же безрадостны, как и в экономической. Амартия Сен в «Кризисе европейской демократии» пишет:

Европа не может отдать свою судьбу на откуп односторонних взглядов — или благих намерений — экспертов и обойтись без публичного обсуждения и информированного согласия своих граждан. И демократия, и шансы на формирование качественной политики оказываются под угрозой когда руководители диктуют неэффективные политические программы.

Те же самые соображения можно отнести и к экономическому динамизму, и некоторые из них были представлены в этой книге. Инновации и процветание в целом оказываются под угрозой, когда многие направления бизнеса зависят от экономической политики, когда формирование новых фирм все более ограничивается, а менеджеры набираются из элит, чтобы вести переговоры с правительством и обществом, наконец, когда компании столь велики и обременены настолько громоздкой иерархией, что работники с обычной квалификацией не могут развить свои инновационные идеи и не имеют стимулов к этому.

Следовательно, в обществе, которое способно быть современным, стандарт хорошей и справедливой политической системы совпадает со стандартом хорошей и справедливой экономики. Требование к благу и справедливости в современном обществе — одно и то же и в политической сфере, и в экономической.

Эпилог

Задача — вернуть современность

Направление движения общества будет изменено только через изменение идей.

Фридрих Хайек

Будущему поколению лидеров и творцов придется заново разжечь дух риска. Настоящие инновации — дело трудное и опасное, но жить без них невозможно.

Гарри Каспаров и Питер Тиль

На западе есть ощущение, что «славная история желаний и мечтаний» подошла к концу. Большинство западных экономик переживают едва ли не застой: Америка начиная с середины 1970-х годов, а большинство стран Западной Европы — с конца 1990-х годов. Хотя достижения в области информационных и коммуникационных технологий, произошедшие главным образом в Америке, многим показались системными, общая производительность труда в экономике практически не росла с 1972 года и до бума интернет-компаний в 1996 году, а потом снова замедлилась в 2004 году. В результате был нанесен огромный ущерб. Заработная плата практически не выросла. Доля работающих белых мужчин упала с 80 % трудоспособного населения в 1965 году до 72 % в 1995 году и 70,5 % в конце 2007 года; у черных мужчин снижение занятости было еще более значительным. Общая выработка, таким образом, замедлилась сразу в двух отношениях — и с точки зрения производительности труда, и с точки зрения трудозатрат. Тяжелый удар был нанесен по производству средств производства (как на частных предприятиях, так и в государственном секторе): относительно общего объема производства оно упало с 16 % в 1960-х годах до 14,3 % в 2000-х годах. С выпуском потребительских товаров дела обстояли лучше, но рабочие места больше привязаны к капитальным товарам, чем к потребительским.

Что можно сделать для того, что заново запустить систему желаний и мечтаний? Этот вопрос почти не обсуждался. Все внимание было сосредоточено на очередном кризисе. Однако причины бюджетных кризисов, охвативших некоторые страны, включая Америку, Италию и Францию, можно усмотреть в стагнации. То же самое касается финансовых кризисов в банках, которые имели неосторожность финансировать бездумные бюджетные расходы в Европе и жилищный бум в Америке, пропагандировавшийся и субсидировавшийся на официальном уровне.

Бюджетные кризисы возникли из-за того, что экономический рост, в течение нескольких лет набиравший обороты, снова замедлился в начале прошлого десятилетия, вернувшись в Америке к темпам 1970-1980-х годов. Это замедление темпов роста ослабило возможность резкого роста налоговых поступлений, нужных государству, чтобы увеличить объем обязательств по социальному обеспечению, на которое претендовала масса беби-бумеров. Стали ли правительства спешно заделывать эту брешь с помощью повышения налогов или урезания расходов? Нет, они еще больше ее расширили. В Америке сокращение налогов при Джордже Буше в 2001 и 2003 году привело к тому, что бюджет недополучал боо миллиардов долларов в год (5 % ВВП), тогда как «сострадательный консерватизм» позволил включить в медицинское страхование бесплатные таблетки, добавив триллионы долларов к обязательствам по социальному страхованию. В Европе официальному дефициту бюджета в Италии и Франции позволили вырасти с 1,5 % ВВП в 1999–2000 годы до примерно 4 % в 2003–2005 годы. А реальные цифры по дефициту бюджета, учитывающие приближение судного дня, когда социальные расходы превысят доходы, были еще выше. Это заигрывание с избирателями, при котором принимаются решения, ведущие к сокращению доходной части бюджета, вместо того, чтобы всерьез заняться проблемой финансирования существующих обязательств по социальному страхованию, было ярким примером налоговой безответственности. Она была просто вопиющей, поскольку темпы роста безработицы, на которые часто ссылаются для оправдания дефицита даже в тяжелой бюджетной ситуации, хотя и выросли немного после завершения бума интернет-компаний, все равно не превысили нормального уровня 1990-х годов. Эта безответственность привела к слабости обменных курсов, сокращению доли мирового экспорта (несмотря на обесценивание валют), депрессии на фондовых рынках и падению инвестиций в бизнес. Корпорации накапливали резервы вместо того, чтобы инвестировать. Они опасались, что низкие налоги в прошлом приведут к высоким налогам в будущем.