Читать книгу "Я люблю.Бегущая в зеркалах - Мила Бояджиева"

— Но зато, какой эффект! Сразил меня наповал, как залп «Авроры» темное прошлое. Впрочем, залпа, кажется, не было… А ты, постой… Уж не сам ли написал этот лозунг в больнице? — заметила Алиса хитрую улыбку Остапа.

…Они много путешествовали. По всему миру у Брауна находились неотложные дела, везде его ждали, а потом стали ждать и Алису, подготавливая к ее приезду трудных больных. Весть о ее даре распространялась несмотря на то, что госпожа Браун всегда сохраняла инкогнито. Кроме того, «госпожа Елизавета» работала бесплатно.

К дню рождения Остапа Алиса сделала подарок: вместо старой, одряхлевшей яхты в бухте Острова стояла новенькая, сияющая Victoria. Но и муж не остался в долгу, положив однажды утром на постель перед носом жены газету. Он, насвистывая, брился в ванной, пока Алиса, трудно соображая, изучала статью о вражде двух мафиозных кланов, завершившейся страшным кровопролитием. Снимки запечатлели разрушенные взрывом стены неапольского ресторана и портреты тех, кто был погребен под ними.

— Ого, вот это бойня! Только из высшей команды семеро. — ужаснулась Алиса, ознакомившись с отчетом о происшествии.

— А среди них — все враги Бенцони, — отозвался Остап, включив душ и запев: только под шум струй он позволял себе это удовольствие.

— Вижу, ты сильно грустишь, — заметила Алиса оживление мужа.

— Разумеется! Мы сегодня закажем Доре роскошный ужин — помянем врагов. Твой Лукка теперь абсолютно чист, а вот мне — пора грехи замаливать.

— Ты причастен к этому взрыву, Остап? А ну сейчас же иди сюда! — не на шутку испугалась Алиса.

— Угу, — промычал он, застегивая под подбородком рубашку. — То есть взрывчатка и идея — их. Я только разослал приглашения.

11

..Зимой во Флоренции идет дождь и часто бывает ветер, особенно на холме, завывая в трубах продрогшего Каса дель Фьоре и мотая за окнами лозы растрепанного плюща. А когда в декабре появляется солнце, так сильно надоедающее летом, то это почти праздник. Просыпаться от теплого луча на подушке, если уснул под жестяной грохот ливня, особенно радостно. И вдвое если ты не один.

Остап и Алиса сильно задерживались к завтраку, поэтому Дора, старательно готовившая стол каждое воскресенье, встретила их сурово:

— Целый час уже под дверью хожу, терпенья совсем нету — тут без вас такое творится! — И с грохотом распахнула дверь на террасу, где на скамьях, на столе и на каменных плитах пола стояли ящики с чудесными лиловыми цветами, обласканными ярким солнцем. — Вот, полюбуйтесь! Чуть свет доставили целый автомобиль и это в придачу. — Дора передала Остину толстый конверт.

В конверте оказалась «Инструкция по устройству обогреваемых теплиц», объемный научный труд «История пармских фиалок» и карточка: «Профессор Джулио Карр и граф Бенцони. От фирмы «Бенцони и сын — с благодарностью».

— У меня такое ощущение, что пора умирать — уж больно все хорошо складывается. Даже страшно, — прижалась к мужу Алиса. — Да нет, Лиза, теперь умирать некогда — полно забот: надо срочно строить теплицу и… и жить! — голос Остапа дрогнул. Он умолк, чувствуя как захватило дух от восторга: зимнее, ярко синее небо, встрепенувшаяся под яркими лучами Флоренция и Алиса, сидящая среди цветов в золотом ореоле рассыпанных по-утреннему роскошных волос…

В конце зимы умерла Александра Сергеевна. Быстро и страшно, не успев причаститься и проститься с близкими. Инсульт — левая щека быстро почернела. Прибывшая по срочному вызову матери Алиса не узнавала бабушку. Смотрела на чуждое сухонькое тело в гробу и невзначай оглядывалась, ища ее взглядом среди живых — легкую, светлую, радостную. Старинная подруга бабушки Полина Дюваль промелькнула в кладбищенских аллеях на сверкающем инвалидном кресле. Фамильное захоронение Грави, имеющее уже с дюжину солидных могильных плит, приняло новую гостью.

— Уже, наверное, встретилась там с Алексом и Сашенькой Зуевым, да и мой отец, неведомо где почивший, заждался, — прошептала дочери Елизавета Григорьевна.

— Когда у меня спрашивали про родных, я всегда думал об Александре Сергеевне. Больше у меня родни на этом свете не было. Давно, уже очень давно, — Остап тяжело пережил эту потерю, утратив какой-то огонек, неизменно освещавший его, будто сразу повзрослел и отяжелел. Присматриваясь к мужу, одержимому не свойственной ему, непробиваемой серьезностью, Алиса поняла — здесь не только печаль, а глубокая, хорошо скрытая тревога.

Он стал часто отлучаться, пропадал по несколько дней и на вопросы Алисы отмалчивался. Она не могла уснуть, проводив мужа, просиживала ночи у очага на кухне, в котором было что-то уютное, сказочное, деревенское в отличие от парадных каминов, скучающих в комнатах. Алиса неотрывно смотрела в огонь, выискивая в его танце загадочные иероглифы. Время останавливалось, мысли растекались, тихо позвякивали спицы в руках Доры, склонившейся над очередным носком.

— И кому во Флоренции нужны теплые носки, старушка моя милая? Ну вылитая Арина Родионовна… — бормотала в полусне Алисы.

— Для больных твоих, хворых-убогих стараюсь. Знаю, как у стариков ноги зябнут, — возразила Дора. — Да и шерсти не пропадать же — вон целый мешок, брат со своих ангорцев настриг… В Каталонии у нас луга! Нету нигде больше таких — пышные, сочные. Оттого и шерсть вон какая пухлявая.

— Да тут у тебя — хоть на ярмарке торговать. Дай-ка мне вон те, длинные, — Алиса натянула носки. — Смотри, действительно, мягко! — А эти для кого связала, крохотные?

— Как для кого? Для ребенка вашего. Будет скоро — мне гадалка слепая сказала, — проворчала Дора, знавшая, что затронула болезненную тему. — И не спорь! Молода еще со старухами спорить.

Алиса поперхнулась невысказанной болью, молча встала и ушла к себе…

Остап прибыл неожиданно, поздно ночью и сразу позвал:

— Лиза, Лиза, смотри, кто здесь у меня! — он осторожно вытаскивал с заднего сиденья большой сверток, завернутый в плед. Женщины застыли у порога, радостно завизжал, запрыгал, пытаясь достать ношу хозяина, проснувшийся Том.

— Да иди же сюда, жена! Приготовьте постель, Дора, и уберите собаку. Она может испугать нашу дочь!

В спальне горела оранжевая лампа, небрежно рассеивая тот особенный свет, который умел зажигал на своих полотнах Рембрандт. Большая затемненная комната, люди, застывшие в полумраке над кроватью — а в центре — в светящемся венце, падающем из-под абажура — спящий ребенок. Девочка, с нежным профилем камеи на подпирающей щеку ладошке и кольцами черных волос, разметанных по атласу.

— Пресвятая Богородица, дева Мария! — перекрестилась Дора, быстро шепча молитву. — Вот чудеса-то! Уже, наверное, годочка три. Вылитая мать, а волосы — отцовские!

Уведя Алису в гостиную, Остап смотрел на нее так, будто только что завоевал полмира и бросил эту тяжкую ношу к ногам жены.

— Ну вот, Лизанька, теперь у нас и вправду — семья! — тряс Остап за плечи обомлевшую Алису. — А это ее документы.